Записки венецианца Казановы о пребывании его в России, 1765-1766 - [5]
(Далее Казанова рассказывает не совсем правдоподобную, по обстановке, историю о том, как, с содействием Зиновьева, он купил себе за сто рублей тринадцатилетнюю крестьянскую девочку у родного ее отца. Он называетее Заирой):
...Прогуливаясь близ Екатерингофа вместе с Зиновьевым, мы встретили очень молоденькую, еще неразвившуюся девушку, поразительно-хорошенькую, но дико-застенчивую; при нашем приближении она бросилась бежать; а мы, по ее следам, вошли в избушку, куда она скрылась и где мы нашли ее отца со всею семьей. Девочка спряталась в углу и глядела на нас с тоскливым выражением испуга, как горлица, попадающая на зуб волку.
Зиновьев вступил в разговор с отцом ее. Сколько я понял, речь шла о девочке, потому что она, по знаку своего отца, послушно подошла вперед. Через четверть часа мы вышли из хижины, подарив несколько рублей детям. Тут Зиновьев мне сказал, что он предложил хозяину купить у него дочь себе в служанки, на что тот согласился.
- Сколько же он хочет за это сокровище?
- “Цену непомерную: сто рублей... Вы видите, что тут ничего не поделаешь”.
- Как ничего не поделаешь? Да это просто даром!
- “Так, значит, вы не прочь дать сто рублей за девочку?”
- Еще бы. Только согласится-ли она следовать за мной и принадлежать мне?
- “Она обязана будет к этому, как только поступит в ваше владение, - и если рассудок не вразумит ее, то вы в полном праве пустить в ход палку”.
- Следовательно, не смотря на ее нежелание, я могу заставить ее быть при себе, сколько мне угодно?
- “Без всякого сомнения. - по крайней мере, покуда она не возвратит назад ста рублей”.
- Если я ее возьму, какое жалованье должен ей давать?
- “Ни полушки: только кормить ее да отпускать, по субботам, в баню, а по воскресеньям - в церковь”.
- При окончательном выезде моем из Петербурга, дозволено-ли мне будет увезти ее с собой?
- “Да, только нужно получить на это разрешение, со взносом денежного обеспечения (sous une garantie pecuniaire), ибо эта девушка, прежде чем она раба ваша - есть царская”.
- Вот и все, о чем я хотел знать. Теперь угодно вам будет взять на себя труд договориться о сделке с ее отцом.
- “Хоть сейчас, коли хотите, - и вздумай вы на брать себе целый гарем, так стоит лишь молвить одно слово; в красивых девушках недостатка здесь нет”.
...На другой день утром мы с Зиновьевым опять направились туда; я отдал своему спутнику сто рублей, и мы вошли в избу. Предложение, которое от моего имени заявил хозяину Зиновьев, привело доброго человека в немой восторг и удивление. Он стал на колена и сотворил молитву святому Николаю, потом дал благословение дочке и сказал ей несколько слов на ухо; девочка, посмотрев на меня с улыбкой, проговорила: “Охотно”...
Зиновьев выложил сто рублей на стол; отец взял их и передал дочери, которая тотчас вручила деньги своей матери. Покупной договор (le contract de vente)[9] был подписан всеми присутствовавшими; мои слуга и кучер, вместо рукоприкладства, поставили на акте кресты, после чего я посадил в карету свою покупку, одетую в грубое сукно, без чулок и рубашки.
...Я одел ее в платье французского покроя. Однажды я повел ее, наряженную таким образом, в публичную баню, где 50 или 60 человек обоего пола, голых как ладонь, мылись себе, не обращая ни на кого внимания и полагая, вероятно, что и на них никто не смотрит. Происходило-ли это от недостатка стыдливости, или от избытка первобытной невинности нравов - представляю угадать читателю.
...Кажется, эта девушка (Заира) сильно привязалась ко мне и вот отчего: во-первых, потому, что я всегда обедывал с нею за одним столом, что очень ее трогало; во-вторых, за то, что я иногда ее водил к ее родителям,- льгота, которою рабы редко пользуются от своих господ; а наконец, если уже все высказать, так и за то, что я, от времени до времени, поколачивал ее палкой - действие, общераспространенное в России, но, большею частью, применяемое без толку. Этот обычай, не всегда удовлетворительный (defectueux) в своем практическом приложении, в принципе превосходен, как местная насущная необходимость. От русских ничего не добьешься путем убеждений, коих и понимать они, кажется, неспособны; словами из них не сделаешь ровно ничего, а колотушками (les horions) - все что угодно. Побитый раб всегда так рассуждает: “барин мой мог бы прогнать меня долой, да не сделал этого; следовательно, он хочет держать меня при себе, потому что любит; и так, мое дело любить его и служить ему усердно”.
По этому выводу я припоминаю, что у меня в услужении был один казак (!), умевший говорить по-французски. Иногда он черезчур упивался водкой и я старался образумить его увещаниями. Только один мой знакомый, поглядевши на это, и говорит мне: “Ну, смотрите! вы не бьете вашего слугу, так он же побьет вас”,- что и сбылось, или чуть-чуть не сбылось. Однажды, когда он был мертвецки пьян, я стал журить его и погрозил ему движением руки. Тотчас же он схватывает палку и бросается на меня: он попал бы наверно, если-б я не успел сбить его с ног. Русский раб, обыкновенно столь покорный и безответный, в пьяном виде становится просто страшен. Стакан водки делает из него дикого зверя. Господствующий порок этого народа, кроме обжорства, чрезмерное пьянство, - порок, впрочем, извиняемый свойствами климата. Кучер, всю ночь напролет сидящий на своих козлах у господского подъезда, греется выпивкой; первый стакан водки непременно позывает на другой, и так далее до того, что это лекарство оказывается вреднее самого недуга, которому должно было противодействовать, - и если упившийся кучер заснет, то ему уже никогда более не проснуться...
