Записки - [3]

5

Историю жизненного пути Е. А. Сушковой, с такой откровенностью, четкостью и остротою обнаженную ею самой в печатаемых нами Записках, остается здесь только досказать, тем более, что после событий, давших материал для рассказов мемуаристки, «бурный поэтический период» жизни Екатерины Александровны окончился; «начался, — говоря словами первого ее, издателя, — отдел прозы, тихой, быть может, счастливой, но уже не просящейся под перо»[4].

В самом деле, в 1838 году, т. е. года через три после разрыва с Лермонтовым, Е. А. Сушкова выходит замуж за старого своего поклонника, дипломата А. В. Хвостова. На короткое время, когда муж ее занял пост директора дипломатической канцелярии в Тифлисе, Е.А. появляется на Кавказе, куда незадолго перед тем выслан был и Лермонтов, но ни она, ни он встречи, конечно, не искали. С начала сороковых годов Е.А живет за границей — в Венеции, Турине, Марселе и Генуе; Крымская кампания задерживает ее в России; в 1861 году умирает ее муж; в разгар крестьянской реформы она возвращается на родину и поселяется уже навсегда в Петербурге; в обычную колею жизни стареющей светской женщины вторгаются заботы о семье, о воспитании двух подрастающих дочерей.

Если прежде, в годы молодости, особенно заметною делали Е. А. Сушкову в великосветских гостиных и бальных залах «стройный стан, красивая, выразительная физиономия, черные глаза, сводившие многих с ума, великолепные, как смоль, волосы, в буквальном смысле доходившие до пят, бойкость, находчивость и природная острота ума»[5], то и сейчас, в пору заката, она не вовсе потерялась в высших кругах столичного общества. Как свидетельствуют воспоминания М. И. Семевского, близко знавшего ее в середине 60-х годов, Е. А. Хвостова «хорошо была известна», как женщина «с большим природным умом, не лишенным хотя и светского, но довольно солидного образования, и искренно оказывавшая сочувствие к деятельности наших лучших писателей и музыкантов. В гостиной Е.А., в течение последних лет, всегда можно было встретить некоторых из наиболее заметных деятелей в области как отечественной словесности, так в особенности музыки. Приветливость Е.А., уменье говорить, заметная острота ума делали беседу ее довольно интересной».

Скончалась Е. А. Сушкова-Хвостова 10 октября 1868 г., на 57 году от роду.

6

В основе записок Е. А. Сушковой лежит исправленный и дополненный текст той интимной девической исповеди, которую адресовала она в 1836–1837 г. своей приятельнице, М. С. Багговут. Неожиданная смерть подруги оборвала этот ранний опыт автобиографии и оставила документ в распоряжении его составительницы. Вероятно, она не очень таила его от близких. Письма к родным из Петербурга молодой романистки Е. А. Ган полны уже следующей зимою впечатлений от «большой тетради», в которой изложена «тайная история жизни» ее кузины и новой приятельницы. Между этой «тайной историей жизни» и «исповедью», о которой впоследствии упоминала Е. А. Сушкова сама, можно смело поставить знак равенства. Многочисленные выписки, сделанные Е. А. Ган из заветной тетради, позволяют установить, что даже в таком интимном документе, как «исповедь», были уже тщательно зашифрованы имена некоторых живых лиц. Следы этого шифра остались и в тексте позднейших «записок»: так, Алексей Лопухин, фигурировавший в тетради, известной Е. А. Ган, как «князь Мишель», в материалах, предназначенных для печати, определялся как «Леонид Л–хин». Сравнивая некоторые места «исповеди» Е. А. Сушковой в записях Е. А. Ган с передачею тех же эпизодов через много лет самою мемуаристкою, мы только в одном случае установили заметное осложнение ранней ситуации чертами, прежде отсутствовавшими и явно взятыми из стороннего литературного источника. Так, тексты «Юношеских произведении Лермонтова» (особенно тирады драмы «Два Брата»), опубликованные в девятом томе «Русского Вестника» за 1857 г. несомненно использованы были Е. А. Сушковой для оживления прежнего рассказа о конфликте двух претендентов на ее любовь. Однако, произошло это уже очень поздно, а вопрос об известной исторической ценности бумаг, писанных в разъяснение недавних жизненных неудач и светских поражений, должен был встать перед Е. А. Сушковой еще в самом начале сороковых годов, когда скромное имя одного из персонажей ее «исповеди» стало историческим именем гениального поэта и властителя дум целого поколения.

Некоторое время будущая мемуаристка старалась ограничить свои выступления в печати только сообщениями сырого материала, и двенадцать неизвестных стихотворений Лермонтова, сохранившихся в старых тетрадях Е. А. Сушковой, опубликованы были ею в двух книжках «Библиотеки для Чтения» за 1814 год без всяких разъяснении[6]. Между тем, интерес к фактам жизни и творчества молодого Лермонтова после этой публикации необычайно обострился, и молчание Е. А. Сушковой о поэте становилось тем более неуместным, что одни из вновь пущенных в читательский оборот произведений были ею вдохновлены, другие ей непосредственно вручены, наконец, третьи требовали для своей расшифровки ключа, которым, конечно, никто, кроме нее не располагал. В порядке ответа на запросы широких литературных кругов и возникает, думается нам, как развернутый комментарий к Лермонтовским текстам в «Библиотеке для Чтения», будущая четвертая глава записок Е. А. Сушковой, целиком посвященная первым встречам ее с поэтом в 1830 году. Именно эта часть воспоминаний, данные которой несомненно отсутствовали в первоначальной «исповеди», и появляется в «Русском Вестнике» 1857 года, т. е. задолго до публикации Записок полностью, еще при жизни самой Е. А. Сушковой