Записки студента-медика. Ночь вареной кукурузы - [8]

Серега даже немного растерялся, и, слегка заикаясь, представил жену. Твердов отрекомендовался сам.

– А пойдемте к нам, чаю попьем, – неожиданно предложила Ольга, нарушив неловкую паузу.

– А в самом деле пошли, чего на улице стоять, – поддержал ее муж, – пока Балабол не пришел.

– Ты иди, куда тебя отправили: за травой и серп возьми, неча руками рвать и про корову не забудь. А мы тут пока без тебя разберемся. Пойдемте.

Слегка поломавшись для вида, Твердов согласился. Они завернули за угол дома и оказались у точно такого же входа – только с другой стороны. Хотя нет, не такого. Здесь прогнившие ступеньки на крыльце давно требовали ремонта. Александр с величайшей предосторожностью обошел наиболее трухлявые доски и, открыв рассохшуюся дверь, очутился в заваленных разным хламом сенях. Ольга быстро распахнула следующую, подбитую изнутри войлоком, дверь и, улыбаясь, кивком пригласила войти. При этом Твердов случайно заметил, что во рту у нее не хватает доброй половины зубов.

Комната, куда он попал, мало отличалась от сеней: такой же бардак и разорение, плюс невыносимый запах жилья, детской мочи и еще чего-то кислого. Только и отличия, что помещение больше размерами и на стенах висят желтые в синюю вертикальную полоску порванные и испачканные обои. Посередине комнаты громоздится большой овальный стол, покрытый протертой клеенкой и заваленный грязной посудой. По периметру стола – старые табуретки. Справа от входа такая же кирпичная печь, как и у них в комнате, но гораздо грязнее. Слева умывальник, под него подставлено почти полное с грязной мыльной водой ведро, алюминиевые крючки с махровыми полотенцами. Слева самодельный деревянный посудный шкаф, покрытый желтым лаком, у правой стены, прямо на полу рассыпан свежевыкопанный картофель отгороженный длинными рейками – занимал почти треть свободного пространства, Вход в следующую комнату прикрыт занавеской, сплетенной из конфетных фантиков.

Неожиданно из соседней комнаты к ним вполз абсолютно голый сопливый карапуз с соской во рту. Он усилено заработал конечностями и пополз в сторону матери.

– Ты куда это, Вадик? – стараясь не открывать широко рот, улыбнулась Ольга и ловко подхватила с пола малыша. Бутуз недовольно запыхтел, начал елозить туловищем и вытягивать вперед испачканные ручонки, стараясь выскользнуть из материнских объятий. – А кто это у нас хочет ата-та? Ата-та по попе, – женщина засмеялась и ловко просочилась в проход между комнатами, головой раздвинув занавеску. – Миша, возьми Вадика и посади его на горшок, а то он сейчас прямо на пол сходит, – ласковым голосом сказала она кому-то внутри.

Твердов попятился к выходу, но тут занавеска вновь разошлась в стороны, и Ольга вернулась назад.

– Куда вы, Саша? А чай? У меня есть хорошие пряники, почти мягкие. Еще есть свежее крыжовенное варенье, сама варила.

– Спасибо, пока не хочется, – выдавил из себя Твердов, брезгливо покосившись на захламленный стол и наваленную картошку.

– Ой, я сейчас все быстренько уберу, – засуетилась Ольга, перехватив Сашин взгляд, и метнулась к умывальнику, схватила лежащую рядом мокрую тряпку, отжала ее, кинулась к столу. – А на картошку не обращайте внимания. Просохла, поди, так мы ее после обеда в подпол спустим.

Загремели складываемые в стопку тарелки, кружки, лязгнули ложки и вилки. Через три минуты посуда переместилась в шкаф, очищенная от грязи клеенка заиграла сероватыми разводами. Ольга для надежности еще раз протерла стол сухим вафельным полотенцем и медленно выпрямившись, посмотрела на оторопевшего Твердова. У него перед глазами все еще стояли ее тяжелые белые груди с крупными коричневыми сосками. Было видно – хозяйка старалась так тереть стол, чтоб гость хорошенько разглядел ее.

– Садись, Сашенька, пока за стол, – Ольга вкрадчивым голосом позвала покрывшегося пятнами Твердова, споласкивая под умывальником большую фаянсовую кружку с изображением трех богатырей.

– Я уже для нее «Сашенька», – пронеслось у него в голове, и от этой мысли уши зарделись еще больше.

– Тебе покрепче? Погорячее? – словно, не замечая смущения, вещала соседка. – Хочешь с молоком? У меня молоко есть, правда, хорошее. Только что корову подоила, еще теплое. – Да ты садись, чего замер как вкопанный? – Ольга отодвинула от стола ближайший к нему табурет, смела с него рукой крошки и, приобняв его сзади, подтолкнула вперед. Твердов спиной почувствовал упругость ее грудей.

– Ольга, я, это, пойду, наверное, – начал он тихо мямлить, глядя в пол.

– Конечно, пойдешь, милый. Вот только попьешь чаю, и сразу пойдешь.

Отключив электрический чайник, она долила кипяток в заварку, и полезла в шкаф за вареньем, оттопырив свой неслабый такой зад. Твердов сразу догадался, что нижнего белья она не носит.

– Ольга, вы… ты… извини, но я, пожалуй, уже пойду, у меня дела, – переборов себя, наконец, заявил первокурсник.

– А что случилось? – повернула к нему голову женщина, не меняя положения тела и массивных ягодиц, обтянутых лишь тонкой тканью. Два налитых полушария, словно ядра от осадной мортиры, призывно так покачивались буквально в полутора метрах от Твердова, что у него пересохло в горле.