Записки Степной Волчицы - [7]

— Может, не так уж и много… А впрочем, может быть.

— Вот-вот!.. Это всё здесь! Здесь! Поэтому я грежу, что всё это, может быть, реальность. Женщина сидит на крылечке в лучах красного солнышка, смотрит на дорогу…

— По которой ей навстречу топает ее любимый мужчина? — улыбнулась я.

Она посмотрела на меня таким взглядом, что я невольно вздрогнула: столько в ее взгляде было мольбы не разрушать этот чудесный образ, не иронизировать. Не так уж трудно было догадаться, что этот образ не случайные слова, что он был ей чрезвычайно дорог. Тоска — по тому, что безвозвратно потеряно? Надежда — несмотря ни на что?

Мы немножко помолчали.

— Ты работаешь в большой фирме, — продолжала она. — Бухгалтерия, бизнес. Для меня это — китайская грамота. Ты молоденькая, независимая, красавица. Водишь машину. У тебя множество знакомых, мужчины, женщины. А я живу, словно устрица, всю жизнь в своей раковине. Только теперь эта раковина обветшала, стала похожа на прохудившуюся скорлупу… Я думаю, я пишу, я надеюсь. Я вожу пальцем по песку, а вода волна за волной смывает все мои мечты…

Что она хотела этим сказать?

Снова придя в преувеличенно сентиментальное, до смешного благоговейное состояние, она принялась восторгаться самыми обычными пустяками: то цветом моей сумочки, то формой помады, фальшивой татуировкой, цепочкой на щиколотке, лаком с блестками или булавкой-алмазиком в моем проколотом пупке. Снова я напрягалась, не зная, действительно ли она такая наивная, а может быть, считает меня бездушной современной особой, не имеющей понятия о поэзии и музыке. Да и не желающей иметь… С другой стороны, сейчас и старушки прекрасно прокалывают пупки, красятся перьями. Почему же она вела себя так, словно ей напрочь был заказан вход в наш веселый и блистающий женский мирок, и единственное, что ей оставалось — заглядывать в щелочку?

— Да-а, я — настоящая Степная Волчица, — сказала она, еще немного помолчав. — Мои детеныши-волчата выросли, им больше не нужны мои сосцы, к тому же давно иссохшие. А мой супруг-волк, вопреки всем легендам, его же собственным заверениям о волчьей преданности и нерушимости волчих пар, давно сбежал, возненавидев нашу старую уютную нору, влекомый одним лишь биологическим инстинктом покрыть побольше других женских особей. Другая нора и другая волчица стала для него родной…

Ах, как меня раздражала эта ее глупая, высокопарная манера выражаться!

Искупавшись на озере и приняв душ, я вошла на веранду и застала ее перед включенным телевизором. Меня очень удивило, что она коротает время за легкомысленной молодежной попсой. Впрочем, ее взгляд был уперт в пол, а выражение лица холодное, совершенно безучастное. Я бы даже сказала: отрешенно-сиротское. Через некоторое время стали крутить старую рок-музыку. Размеренные, печальные аккорды или истошная рок-н-рольная горячка — эта музыка отцов казалась мне ренегатски-однообразной и старомодно-унылой. На какие-то мгновения ее лицо ожило, осветилось каким-то мечтательно-счастливым светом, но потом снова осунулось и заледенело, превратившись в старую обрюзгшую (и брюзгливую) маску. О чем она думала в этот момент? Потом снова стали крутить попсу.

— Тебе нравится? — неожиданно поинтересовалась она, когда на экране с пронзительным писком, завертелись две юные ведьмочки-лесбияночки.

— Нормально, — кивнула я, пожав плечами, не понимая, что она хочет от меня услышать. Честно говоря, мне и в голову не приходило задумываться о моем отношении к музыкальному видео, а тем более, как-то его анализировать.

— То есть тебе это кажется нормальным… — едва заметно улыбнулась она своей жалкой улыбочкой, но в тоне ее было то, что так часто меня уязвляло: этот оттенок всепрощения, это желание со всем примириться, даже с тем, что казалось ей глупым и недостойным, а на самом деле не заслуживало того, чтобы вообще обращать внимание. «Уж не зануда ли она?» — подумалось мне тогда.

Поднявшись зачем-то в тот вечер к Александре Степановой, я увидела на экране ее ноутбука в качестве заставки фотографию необычайно симпатичного молодого человека.

— Это ваш сын? — поинтересовалась я.

— О, нет! О, нет! — поспешно пробормотала она, смущенно замахав на меня руками.

А еще через пару недель, проезжая через переезд мимо дачной железнодорожной платформы, я увидела нашу Степную Волчицу под руку с этим самым молодым человеком с фотографии. Несмотря на изрядное расстояние, я сумела отлично рассмотреть, что в жизни молодой человек еще симпатичнее. Александру Степанову было не узнать: до того оживленной, беззаботно болтающей дамочкой она мне показалась. Судя по тому, как нежно он держал ее под руку, они явно были «сладкой» парочкой. Я была заинтригована до глубины души: у нашей отшельницы и зануды такой молодой, сексапильный кавалер?! Кстати, в тот день, она всю ночь где-то пропадала и явилась домой только под утро. Я нарочно вышла ей навстречу — будто попить водички. Впрочем, расспросить у нее о нем у меня не хватило духу. Теперь она вовсе не выглядела оживленной и счастливой, как днем на платформе. Наоборот, жутко печальной и унылой. Мы вежливо и сухо поздоровались, словно это не был предрассветный час. Александра Степанова поднялась к себе в светелку. Потом я долго слышала, что она не спит — все вышагивает взад-вперед по комнате, только раз или два что-то коротко выстучав на ноутбуке.