Записки старого чекиста - [31]
Он был в гимнастерке защитного цвета, в хромовых сапогах. Лицо худое, бледное, усталое от бессонных ночей и величайшего физического и морального напряжения. В кабинете — письменный стол, много стульев, у стены ширма, за ней кровать, покрытая серым, солдатского сукна одеялом.
Я представился и отрапортовал ему как полагалось.
— Здравствуйте, товарищи, — приветливо поздоровался с нами Феликс Эдмундович. — Садитесь вот сюда. Расскажите, товарищ Фомин, что там у вас в Киеве натворил Грюнвальд.
Я подробно рассказал Феликсу Эдмундовичу все, что знал о Грюнвальде, и в подтверждение своих слов вручил ему постановление партийного собрания. Рассказывали и другие товарищи. Дзержинский внимательно выслушал нас и очень разволновался. Лицо его еще больше побледнело.
— Дело, товарищи, очень серьезное и исключительное. Речь идет о дискредитации Советской власти. Этим делом я займусь сам…
Тут же при нас он по телефону распорядился немедленно вызвать в Москву начальника особого отдела 12-й армии Грюнвальда.
Затем Феликс Эдмундович снова обратился к нам:
— Хочу с вами говорить начистоту. У нас не все благополучно. В наших чекистских рядах есть чуждые элементы. С этим нужно вести борьбу беспощадно. Владимир Ильич неоднократно напоминал мне об этом. В особенности плохо обстоит дело на Украине. Чужие, примазавшиеся к Советской власти люди творят всяческие беззакония и вредят нам больше открытых врагов. Ленин поручил мне помочь товарищу Лацису очистить органы ВЧК Украины от позорящих нас людей.
Феликс Эдмундович вынул из ящика стола копию письма В. И. Ленина, адресованного Лацису — председателю ВУЧК, и зачитал нам его:
«Уполномоченный Совобороны говорит — и заявляет, что несколько виднейших чекистов подтверждают, — что на Украине Чека принесли тьму зла, быв созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся.
Надо построже проверить состав, — надеюсь Дзержинский отсюда Вам поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся».
После делового разговора Ф. Э. Дзержинский спросил нас, где и как мы устроились. Я доложил ему, что мы разместились все в двух комнатах. Феликс Эдмундович тут же распорядился расселить нас по два-три человека в комнату, зачислить на довольствие.
В связи с тем что Украина была тогда занята белыми, вся наша группа чекистов, приехавших с Украины, осталась работать в Москве.
Вскоре нам стало известно, что Грюнвальд арестован и дело его передано для ведения следствия особоуполномоченному ВЧК.
Среди чекистов, работавших в Москве, было много латышей. Узнав об аресте Грюнвальда, кто-то из них рассказал мне, что знал одного Грюнвальда, но тот — барон, служил в царской армии штабс-капитаном, был начальником пулеметной команды Латвийского полка. Говорили, что этот Грюнвальд зверски обращался с солдатами. В феврале 1917 года, когда солдаты, узнав о свержении самодержавия, пришли на общее собрание, барон Грюнвальд появился на тачанке с пулеметом и потребовал, чтобы солдаты разошлись по казармам, а в случае неподчинения грозился стрелять. Официального сообщения о революции тогда еще не было получено. Солдаты разошлись. На следующий день пришла телеграмма о революции. Но барона Грюнвальда уже не было. Боясь расправы, он сбежал из полка.
Другие латыши-чекисты рассказывали мне, что при правительстве гетмана Скоропадского в качестве секретаря уполномоченного буржуазной Латвии был тоже некто, носивший фамилию Грюнвальд. Когда в Киеве они к нему обращались за получением паспорта латвийского подданного и пропуска через границу в Советскую республику, этот Грюнвальд соглашался удовлетворить их просьбу, но при условии, если они будут посылать ему сведения из Советской России.
Латыши согласились. Они получили за подписью Грюнвальда паспорта и пропуска, а когда перешли границу, то приехали в Москву, явились в ВЧК и заявили об этом.
Получив такие сведения от чекистов-латышей, я предложил им пойти к особоуполномоченному ВЧК и доложить ему обо всем этом, а у кого сохранились паспорта и газеты с заметками о Грюнвальде, также передать для приобщения к делу. Когда следствие по делу Грюнвальда было закончено, то выяснилось, что Грюнвальд — это действительно в прошлом барон, тот самый, кто угрожал солдатам пулеметными очередями. Он же занимался вербовкой шпионов и засылал их в Советскую Россию. Обманным путем пробравшись на работу в органы Украинской ЧК, он своими вражескими действиями стремился дискредитировать Советскую власть и органы ВЧК. В связи с раскрытием в это же время заговора «Штаба добровольческой армии Московского района» дело Грюнвальда было на некоторое время отложено, а затем передано в военный трибунал при штабе РККА, который осудил преступника на десять лет заключения.
Кончилась гражданская война. По первой амнистии Грюнвальду сократили срок до пяти лет, а по второй он был освобожден. После выхода из заключения Грюнвальд скрылся, перешел границу и получил в буржуазной Латвии должность начальника разведывательной агентуры. Его «специальностью» становится шпионаж против Советского Союза. Вскоре Грюнвальд был подкуплен англичанами. Он быстро зарекомендовал себя перед английской разведкой как ценный работник. Спустя некоторое время ему предложили «работать» в Константинополе, добывая сведения о Советском Союзе. Грюнвальд переехал из Риги в Константинополь и здесь развернул активную шпионскую деятельность, запродавшись, как выяснилось впоследствии, еще и итальянской разведке.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.