Записки советской переводчицы - [44]

— Товарищ Слуцкий, сегодня в кооперативе ГПУ дают лук, можно мне пойти? Я пробегаю не больше, чем полтора часа.

Слуцкий мрачно разрешает.

— Только и мне пару луковиц дадите.

— Ну, конечно, товарищ Слуцкий. Хотелось бы мне знать, в каком еще государстве жена товарища министра (а Фушман занимал именно этот пост) должна, во-первых, служить, во-вторых, бегать и стоять в очереди за… луком! И это привилегированный слой населения. Что же говорить о массе! Во всем остальном, кроме продовольствия, Фушманы, впрочем, были обставлены несравненно лучше среднего советского обывателя. Так, например, когда Евгении Исааковне надо было разрешиться от бремени, она была устроена в Кремлевской больнице, что ее все-таки не спасло от того, что ребенок на девятый день умер от какой то совершенно невиданной болезни — с него сошла вся кожа. Полтора года тому назад я прочла в газетах известие о трагической смерти Фушмана, он попал под паровоз, переходя через железнодорожный путь. Как то теперь живет Евгения Исааковна!

Нужно отдать ей справедливость — она всегда делилась со мной и с другими своими знакомыми предоставленными ей привилегиями. В ее трех кооперативах давали первые годы неограниченное или, вернее, почти неограниченное количество некоторых продуктов. И вот, придет она из одного кооператива, где, например, дают рыбу, или конфеты, (пусть на крахмале и без всякого вкуса!) и говорит:

— Тамара Владимировна, хотите карточку, там дают рыбу…

И вот, после службы бегу в кооператив, прохожу, под страхом того, что всегда могут открыть, что я не Фушман, внутрь, предъявляю пропуск, стою в очереди, но зато вечером семье есть что сварить хотя бы на ужин.

Вторая моя сослуживица Лидия Максимовна Израилевич, хорошенькая белокурая евреечка, русифицированная и наружностью, и петербургским акцентом настолько, что даже я, узнающая евреев по кончику носа или ушей, сперва стала в тупик: фамилия еврейская, а еврейского ничего нет, — тоже пользовалась карточками и пропусками Урыссон-Фушман.

В штабе по приему делегаций

Наступил октябрь 1931 года. Приближались ноябрьские торжества. Однажды утром я пришла по обыкновению на работу. Израилевич уже сидела за своим столом и что то писала.

— Знаете, Тамара, и меня, и вас вызывали в Комиссию Внешних Сношений, наверное, опять придется ехать с делегациями.

В мои планы такая поездка совсем не входила.

— Я категорически откажусь. По семейным обстоятельствам я должна остаться в Москве. Разве за эти пять лет еще не создан определенный штат переводчиков. Ведь многие окончили Институт Иностранных Языков, кажется, достаточно надежная смена нам, старым интеллигентам.

— Я тоже не хотела бы ехать, но Гурман настаивает. Вряд ли удастся отвертеться.

— Одна надежда на Слуцкого. Если мы его попросим, он может нас просто не пустить.

В это время дверь отворилась и вошел Слуцкий. Как всегда утром, не выспавшийся и потому хмурый и раздражительный. Я решила воспользоваться этим его настроением:

— Григорий Юльевич, Гурман звонил, что хочет забрать меня и Лидию Максимовну для работы с делегациями,

— Что? Гурман? Ни в коем случае! Опять этот нахал у меня работниц сманивает! Вместо того, чтобы самому создать штат, он все на чужой счет норовит. Не пущу.

Мы с Израилевич переглянулись. Ей, работавшей уже около четырех лет с делегациями, надоело ездить вечно по одним и тем же маршрутам. Вроде блаженной памяти Софьи Петровны — она что то раз одиннадцать побывала в Кисловодске.

Раздался резкий звонок. Слуцкий схватился за телефонную трубку. Через секунду его близорукие и обычно сощуренные глаза округлились и едва не вылезли из орбит от гнева. Произошел следующий диалог, одной стороны которого слышно не было, но о смысле ее легко было можно догадаться.

— Да, Слуцкий.

— …

— Гурман, я тебе сто раз говорил, что своих работниц переманивать не позволю.

— …

— Ничего подобного, я у тебя никого не переманивал.

— …

— Я не виноват, что у меня хорошие работницы, которые владеют несколькими языками. Я не обязан только потому, что ты растяпа, уступать тебе своих служащих.

— …

— Не пущу, и кончено.

— …

— Плевать мне на твои угрозы!

— …

— Ну и жалуйся, чорт с тобой!

Слуцкий возмущенно треснул телефонной трубкой о стол.

— Это просто безобразие. Он требует, чтобы я вас обоих освободил на три недели, на все ноябрьские торжества.

И выбежал из комнаты.

Увы, в этой неравной борьбе было ясно, что в конечном счете победит Гурман. Времена Гецовой прошли безвозвратно. Комиссия Внешних Сношений значительно выросла и изменилась в своем составе. Как и большинство центральных советских учреждений за последние годы, она подверглась окоммунизированию. Во главе ее стоял теперь секретарь ВЦСПС Аболин (по последним сведениям на днях смещенный с должности в связи с троцкизмом и синдикализмом), а заворачивал всем Гурман. Невысокий щуплый еврей, лет тридцати пяти, с лысиной, очень подвижной, очень нахальный, коммунист и спекулянт, проживший много лет в Америке и говорящий хорошо по-английски. В общем продувной парень.

Вместо прежних трех-четырех человек, теперь Комиссия Внешних Сношений состояла из двенадцати. За эти годы, что я не была в Москве, очень развилось Общество Друзей СССР, которым заворачивал англичанин Альберт Инкпин. Я слышала, что у него в Лондоне два собственных дома. Это не мешает ему быть членом Политбюро коммунистической партии Великобритании и генеральным секретарем международной большевицкой организации, смущающей умы рабочих во всем мире.