Записки советского актера - [70]

Однако я не разделял таких опасений. Я оказался бы невежественным актером, если бы не сумел отличить зерно образа Полежаева от зерна образа Мичурина. Воинствующий ученый–демократ, профессор Московского и Петербургского университетов, почетный член Оксфордского и Кэмбриджского колледжей, профессор Полежаев, — как и послуживший ему прообразом К. А. Тимирязев, — использовал профессорскую кафедру как трибуну для пропаганды материалистических революционных научных теорий. Внешние обстоятельства жизни И. В. Мичурина, окружавшая его среда, самый характер его научных трудов значительно отличаются от условий жизни и деятельности Полежаева. Великий ученый–материалист, он, по его же словам, всю свою жизнь «прожил в жалком городе Козлове, сидя на грядке». В одной из картин «Жизни в цвету» Мичурин как нельзя более четко говорит об этом в следующих словах: «Не трибуна суждена мне, а грядка!..» Мичурин и Полежаев — люди разного характера, разных биографий, различных человеческих качеств, но их объединяет стремление приблизить науку к народу, сделать ее его достоянием.

Но правильно определить зерно образа — значит сделать лишь первый шаг на пути к его раскрытию. Необходимо оправдать действия героя конкретными мотивировками, реальными и правдивыми побуждениями его натуры. Если они были мне вполне ясны во время послереволюционного, советского периода деятельности Мичурина, то многое оставалось мне неясным в первой части пьесы, охватывавшей дореволюционное время.

Но на помощь мне пришел А. П. Довженко. Работая над фильмом «Мичурин», он, как автор пьесы «Жизнь в цвету», нашел время приехать на наши репетиции, чтобы внести поправки в текст пьесы, которая дорабатывалась в соответствии с пожеланиями режиссуры и ведущих исполнителей, чтобы встретиться с ними.

Беседуя со мной, А. П. Довженко рассказал, что, подробно изучая жизнь И. В. Мичурина, расспрашивая о нем у старожилов города Козлова, он не без удивления узнал о том, что в обывательской среде своего родного городка, в свои молодые годы будущий великий преобразователь природы получил кличку «Иван–бешеный».

Определение «бешеный» в смысле «упорный», «одержимый», «истовый» стало для меня одним из важнейших для характеристики молодого Мичурина.

«Бешеным», «одержимым», «истовым» он был и в силу своей нищеты, сковывавшей все его начинания, и вследствие обывательской косности и поповского мракобесия окружавшей его среды, и вследствие отсутствия государственной поддержки, сколько–нибудь серьезного внимания к его трудам. Он был «одержим» мыслями великого естествоиспытателя–новатора и «бешеным» от сознания того, что опыты его, требующие длительного времени, рискуют остаться незавершенными. Эти мотивировки легли в основу характеристики образа И. В. Мичурина в дореволюционный период его деятельности, и я очень признателен А. П. Довженко за его своевременную счастливую подсказку.

Так как А. П. Довженко, стремясь охарактеризовать основные вехи жизни и борьбы Мичурина, представил его на протяжении пьесы в возрасте от сорока до восьмидесяти лет, то передо мной встала необыкновенная творческая задача: в течение четырех часов сценического действия мне надлежало прожить сорок лет из жизни моего героя.

Метод перевоплощения на основе творческого процесса переживания помог мне справиться с таким необычайным заданием. Будучи занят в десяти картинах (из общего числа пятнадцати), я почти в каждой из них выходил в новом гриме и в ином внешнем облике, показывая образ в его движении, в его развитии.

Сорок лет — большой срок, в течение которого мысли, чувства, характер, все существо человека находятся в закономерном изменении, — тем более, что срок этот как бы разрезается надвое таким всемирно–историческим событием, как Великая Октябрьская социалистическая революция.

Эти изменения Ивана Владимировича Мичурина, и прежде всего — изменение его характера на протяжении сорока лет жизни и борьбы, — требовали от меня не только всестороннего знания жизни и деятельности ученого, но и сложных исполнительских приемов: великий ученый старел, седел, сгибался физически, но страстная вера в свою идею придавала ему нравственные силы, поддерживала в нем воинственный дух жизнеутверждения.

В создании образа Мичурина мне много помогали режиссер Л. С. Вивьен и мои ближайшие партнеры — Н. С. Рашевская, А. Ф. Борисов, Б. Е. Жуковский и Ю. В. Толубеев, с которыми я особенно часто общался на сцене по ходу развития действия пьесы. С чудесной простотой и силой органического перевоплощения, очень поэтично играл Ю. В. Толубеев верного помощника Мичурина — Терентия, этого «неосуществленного русского ученого», как аттестовал его Мичурин. Дружбу Мичурина и Терентия мы показывали в контрастном плане, на постоянных ссорах и распрях, так что если вырвать отдельные сцены из спектакля, могло бы показаться, что Мичурин и Терентий ненавидят друг друга, тогда как на самом деле они спаяны общностью интересов и взаимной дружбой. С большой теплотой воплощал А. Ф. Борисов обаятельный образ Михаила Ивановича Калинина, который был представлен в пьесе не только как политический деятель, глава советского государства, но и как мечтатель о будущем, о грядущей счастливой жизни коммунистического общества.