Записки сотрудницы Смерша - [6]

Недалеко от нашего дома было много заводов: на Рогожской заставе (потом застава Ильича) — большой металлургический завод «Гужон», названный по имени своего хозяина (ныне «Серп и молот»), мясокомбинат имени Микояна, завод «Шарикоподшипник», автомобильный завод АМО ЗИЛ и другие. По гудку «Гужона» мы просыпались, тили на работу, так как часов почти ни у кого не было. Только в 1930 году у нас в квартире появились настенные ходики.

Вокруг было много церквей и монастырей: на Калитниковском кладбище — храм иконы Божьей Матери «Всех скорбящих радость» на Калитниках, Иерусалимская церковь, Покровский женский монастырь, Николо-Угрешский, Андроников, Симонов монастыри, на Андроньевской площади и Таганской улице — церкви, на Тулинской улице — церковь Сергия Радонежского.

Помню, что часто и в любое время суток бывали пожары, так что нас иногда поднимали ночью. Меня и сестру Лиду усаживали на большой сундук, в котором хранились все документы и наше «богатство»: паневы, платья, вышитые рубахи, кушаки, сарафаны, которые мама носила еще в деревне. На этом сундуке мы с сестрой и спали. Его передвигали по полу к выходу из квартиры, но ни разу не пришлось вынести, так как пожары быстро тушили. Горели дома на всех улицах, мы бегали и туда, носили банки с водой, но пожарные близко нас не подпускали, да и родители запрещали. Тогда мы залезали на забор, который отделял наш дом от Большой Калитниковской улицы, и наблюдали оттуда. Наш брат Алексей был очень впечатлительным, все время старался помочь тушить, поэтому иногда ночью после пожара он влезал на стенку, отделяющую большую комнату от темной, и кричал: «Давайте воды!» Мама осторожно снимала его со стены и успокаивала, а нам говорила, что он — лунатик, очень восприимчив ко всем приключениям. Утром мы спрашивали: «Ты помнишь, что делал ночью?» «Нет», — отвечал он. С годами этот лунатизм прошел сам собой.

Однажды ночью в нашем дворе случился большой пожар во втором флигеле, где жили более обеспеченные люди. Утром мы увидели на земле мокрые и грязные еженедельные иллюстрированные журналы «Нива». Этот журнал, выпускавшийся до 1918 года, пользовался большой популярностью, на его страницах печатались произведения Льва Толстого, Мамина-Сибиряка, Лескова и других. Там же содержались репродукции картин разных художников. Журнал предназначался для семейного чтения. Когда мы захотели собрать эти мокрые, полуобгоревшие журналы, то их хозяева (семья почтальона) не разрешили к ним приближаться. У почтальона был сын-студент, который исчез в 1933 или 1934 году. Его отец никогда и ничего о нем не говорил, на наши вопросы не отвечал. Я совершенно не помню их фамилии и имен, лишь сохранилась фотокарточка, где этот студент вместе с нами стоит во дворе.

Ходили слухи, что пожары устраивали наши домкомы, боясь недостачи, но так это или нет — мы и не узнали. Вообще, по нашему мнению, домком работал хорошо, в его здании всегда вывешивали стенгазеты, где описывалось, что делается для нужд дома. Больше всего нам нравился очень красочный стенд, который извещал о том, кто и когда платит за квартиру. Мама всегда считала, что, получив зарплату, в первую очередь надо платить за жилье, а уже потом покупать еду, одежду и другие необходимые вещи, и была рада, что на стенде Овсянниковы всегда летели на самолете, у других жильцов были нарисованы паровозы, разные звери, а у задерживающих выплаты и неплательщиков рисовали черепаху. Каждый месяц все жильцы бежали к этому стенду и смеялись над теми, кто поздно платил, а те по возможности быстро исправлялись.

Заработков отца на нашу семью не хватало, поэтому мама с утра до вечера ходила по домам: убиралась, брала белье в стирку, а мы с Лидой помогали ей. Около Павелецкого вокзала, на набережной, были поставлены мостки, где мы полоскали белье. Маме больше помогала я, а Лида была еще маленькая, и поэтому все больше играла рядом с нами, лепила что-то из песка. Даже потом, когда мои старшие сестры уже вышли замуж и появились внуки Юра и Галя, а отец стал болеть, она от стирки белья не отказывалась. В 1938–1940 годах, помимо стирки белья, мама устроилась на работу в столовую, которая находилась в начале Большой Андроньевской улицы, в качестве коренщицы: мыла и резала овощи, чистила котлы. Зарплата была мизерная, но мама всегда приносила нам две котлетки от своего обеда, больше взять не могла — их иногда обыскивали. Вообще и мама, и отец все вкусное (а его было мало) берегли для детей. В столовой она проработала всего несколько месяцев, так как и дома хватало работы. А мама вкалывала так, как теперь редко работают.

Сколько бы времени ни прошло, нам не забыть наше тяжелое детство, но тогда мы были детьми и не осознавали, тяжело нам жить или нет, ведь все вокруг жили так же, не было разделения на богатых и бедных. До сих пор помню подвешенную в середине большой комнаты люльку: я сидела на крошечной скамеечке, правой рукой качала люльку, а в левой держала учебник и учила уроки. Думаю, что не образование, но какое-то внутреннее достоинство, врожденная культура поведения дают право называть человека интеллигентом. В нашем доме никогда не было грубости, мата, пьяных сборищ. Семью спасала доброта мамы: она всегда говорила, что не должно быть ненависти, жадности, зависти, старалась помочь родным, знакомым, соседям, поэтому и жила долго. Нужда часто толкает людей на разные пути: кого-то в бандитизм, кого-то в отчаяние, кого-то в работу. А вся наша семья была трудолюбивая, начиная с самого раннего детства. Родители дали нам огромный духовный иммунитет: никто из детей не пил, не курил, все были дружны.