Записки солдата - [247]

— Давайте сделаем так, — сказал я Симпсону. — Мы предпочли бы оставаться на наших теперешних позициях до тех пор, пока не примем меры к организованному отводу наших войск. Но если русские потребуют возможности продвинуться до границы их оккупационной зоны, мы не будем вступать с ними в пререкания. Сделайте все как можно лучше, и пусть они продвигаются.

Мы ожидали, что при встрече с русскими создастся довольно напряженная обстановка, и я не хотел рисковать столкновением, которое могло привести к войне.

Только 1 июля русские поставили меня в известность, что они хотят осуществить свое право на оккупацию всей своей территории за Эльбой. В три часа дня нас предупредили, что части Красной Армии выступят на следующее утро на рассвете.[57]

— Передайте этим парням, — инструктировал я своего офицера связи, — чтобы они сохраняли спокойствие. Нам потребуется не менее 24 часов для того, чтобы отвести свои войска.

Русские согласились подождать, но они следовали буквально по пятам за нашими отходящими войсками.

К 14 апреля англичане вышли к Эльбе на севере у Гамбурга, а французская армия генерала де Латтр-де-Тассиньи прорвалась через Дунай к швейцарской границе. Десятки тысяч немецких беженцев бросились к американским линиям на Эльбе, надеясь уйти от русских. Мы поворачивали их обратно. А в тыловых районах офицеры отдела военной администрации встали перед труднейшей задачей: куда девать более миллиона перемещенных лиц, которые бесцельно бродили по дорогам? Вначале мы попытались собрать жителей Прибалтики и поляков в восточных районах, которые должны были быть оккупированы Советами и откуда органы Красной Армии могли без особых затруднений их репатриировать. Но, к нашему удивлению, мы увидели, что перемещенные лица боятся русских еще больше, чем нацистов, и продолжали бежать на запад.

Количество военнопленных возрастало с такой быстротой, что мы уже не успевали их считать. Только в одном лагере было собрано 160 тыс. человек. Снабжение продовольствием военнопленных и перемещенных лиц ложилось тяжелым бременем на наши и без того перегруженные службы тыла. Поэтому командующим армиями были даны указания не принимать пленных, бегущих на запад, спасаясь от русских.[58] Когда несколько дней спустя 11-я танковая дивизия в Чехословакии сообщила нам, что желает сдаться американцам, мы разрешили этой дивизии прийти и сложить оружие, но при условии, что она «возьмет с собой свои кухни и сама позаботится о своих людях».

Шел уже двенадцатый день нашего бдения на Эльбе, а мы все еще не имели никаких признаков, предвещающих появление этих загадочных русских. Нам сообщали, что Жуков ворвался в Берлин, а Гитлер забаррикадировался вблизи имперской канцелярии. Нам сообщали также, что Конев форсировал Одер и наступает к Эльбе. Однако все эти сообщения были отрывочными и неофициальными. Даже теперь мы все еще не установили непосредственный контакт с красными. И хотя на всех диапазонах наших танковых раций только и можно было слышать голоса советских радистов и воздушная разведка отмечала советские обозы на дорогах, на наших передовых позициях еще ни одна душа не видела живого русского солдата.

Стремясь установить контакт с русскими, Ходжес растянул в глубину свою 69-ю дивизию на узком выступе от Мульде к Эльбе и ждал подхода русских на левом берегу Эльбы. Однако, чтобы гарантировать войска от случайной бомбардировки со стороны нашей или русской авиации, он дал им указание замаскироваться и укрыться от наблюдения.

Утром 24 апреля отдел прессы и психологической войны телефонировал в Висбаден, что сегодня в полдень по вашингтонскому времени будет опубликовано заявление трех держав об установлении контакта с русскими войсками.

— Какого черта, разве они могут сделать такое заявление, — сказал я, ведь мы все еще не установили контакт.

— Ну и… — ответил мне спокойный голос.

В этот день в оперативную группу штаба прибыла делегация сенаторов, совершавшая поездку по европейскому театру военных действий.

— Долго ли вы еще намерены воевать? — спросил один из сенаторов.

Я изумленно посмотрел на него.

— Мы на Среднем Западе нуждаемся в сельскохозяйственных машинах, разъяснил сенатор свой вопрос, — и нам сказали, что наши требования не будут удовлетворены, потому что сталь нужна вам. Долго протянется еще эта канитель?

Я стиснул зубы и не сразу нашел вежливый ответ.

Сенаторы уехали, но на следующий день на самолете прибыла группа издателей из Соединенных Штатов, совершающих турне по фронту. Они остановились в Висбадене для беглого ознакомления с обстановкой на фронте, затем, после осмотра лагерей смерти, должны были направиться в Люксембург.

— Опередили вы плановые сроки или отстаете от них? — задал мне вопрос один из них, когда я показал на карте линию нашего фронта, проходившую по Эльбе.

— Я скажу вам так, — ответил я, бросив взгляд на полуостров Котантен, вдававшийся в море на другом конце огромной, 6,5-метровой карты. — Если бы год тому назад, 6-го июня, вы заверили меня, что сегодня мы будем находиться на этом рубеже, я согласился бы с этим и не задавал никаких вопросов.

В этот день вечером я вернулся после обеда в свой прицеп, чтобы засесть за текущую работу. Вскоре после наступления темноты мне позвонил Ходжес со своего командного пункта в Марбурге на берегу реки Лан. В 16 час. 10 мин. теплым весенним днем 25 апреля разведывательный дозор 1-й армии встретился с авангардом 1-го Украинского фронта маршала Конева в почти безлюдном городе Торгау на берегу Эльбы.