Записки следователя из Будапешта - [50]

Документов было всего восемь, я разложил их по срокам подписания. Сумма займа колебалась от трех до восьми тысяч форинтов. Самая свежая, на пять тысяч, была помечена пятнадцатым марта этого года, долг надлежало возвратить до пятнадцатого августа. Подписи, как и на предыдущих, найденных мной в словаре, были неразборчивы.

— Погоди, попробуем все-таки разгадать. Яноши или Ярмаи, имя — Геза, это точно. Посмотрим, однако, другие. — Находка Немета была действительно очень кстати. Дотошность моего младшего по возрасту помощника уже не раз выручала группу, выводила ее, как выражаются, из следственного тупика.

Вторая расписка, тоже на пять тысяч, была подписана фамилией Туроци, срок уплаты истекал первого июня. Под третьей, на восемь тысяч форинтов, виднелись четкие, прямые буквы — «Татраи».

Далее я читал почти без труда: Миклош Ковач, шесть тысяч, срок — 15 мая. Антал Добо, пять тысяч, срок — 1 мая. Эндре Алмаши, шесть тысяч, — из них три тысячи лежат на столе, — получено… Эге, тут есть кое-что интересное.

— Козма, иди сюда, смотри: Эрне Сабадош получил деньги от Бенде позавчера, в день убийства. Этого человека надобно разыскать во что бы то ни стало! Наконец, последний — Тамаш Мохаи, шесть тысяч форинтов, срок не обозначен. Вот что, Лаци, возьми в прихожей телефонную книгу и выпиши мне всех Эрне Сабадошей, всех до единого. Многовато окажется? Не беда, если потребуется, посетим каждого персонально. В отборе нам поможет Дароцине и наш специалист по почеркам. Да, и еще — отставной директор гимназии упоминал о каком-то Тамаше, отдыхавшем на Балатоне по соседству с Бенде, которому старик будто бы ссудил десять тысяч. Мохаи Тамаш, наверное, это он. Судя по всему, ему должно быть сейчас около пятидесяти. В самом деле, не прогуляться ли нам в Алманди?

— Товарищ майор, в телефонной книге значится шестнадцать абонентов по имени Эрне Сабадош.

— Черт с ними, выпиши адрес каждого.

Козма задумчиво разглядывал расписки, лежавшие на столе.

— Сколько же у старика было клиентов? Надо полагать, значительно больше, чем этих расписок. Здесь только самые свеженькие. Плюс те, что вы обнаружили в столе.

— Конечно, больше. Ведь если верить Дароцине, старый Бенде начал заниматься «благотворительностью» более десяти лет назад. И почти всех этих «клиентов» она помнит в лицо. Если нам повезет, именно эта симпатичная вдовушка наведет нас на правильный след… Кстати, Козма, ты не чувствуешь пустоты в желудке? Пора бы и перекусить. Сбегай в ресторанчик, достань всем нам по паре бутербродов. Но прежде спроси Юлишку, не согласится ли она сварить для нас кофе, если мы принесем ей зерна?

— Зачем беспокоиться, господин майор, на кухне ведь есть кофе, — услужливо откликнулась Юлишка. — Сейчас я вам приготовлю.

— Нет, нет, уважаемая, так не положено. На месте происшествия все должно сохраниться до последнего зернышка.

Откинувшись в кресле, я закурил. Мой взгляд упал на перекидной календарь, стоявший рядом с массивной бронзовой чернильницей. Пододвинув календарь к себе, я начал его перелистывать. На листке от восьмого января стояла пометка: «переговорить с Шельмеци». Кто такой этот Шельмеци и по какому делу с ним надо было переговорить? Да, если бы дочь и сын старика находились здесь, возможно, они смогли бы внести ясность. Машинально я продолжал листать календарь дальше. Десятое марта: «Придет Сабадош с женой. Кофе, ликер, виски»…

— Юлишка, зайдите на минутку!

— К вашим услугам.

— Скажите, у старика бывали гости? Друзья, знакомые?

— Случалось. Но большей частью они приходили еще при жизни его покойной жены.

— А потом? Совсем перестали бывать?

— Приходили, но очень редко.

— Назовите кого-нибудь из последних.

— Последний раз приходил господин Сабадош с супругой.

— Когда-то было?

— С месяц назад. Я сварила кофе, перелила его в термос, купила ликер, еще какого-то вина, приготовила сэндвичи, а потом ушла домой.

— Кто он по профессии, этот господин Сабадош?

— Кажется, преподаватель. Но тоже на пенсии, как и мой хозяин. Они примерно одного возраста.

— Кто еще приходил после них?

— После них никто. А фамилии тех, что бывали раньше, при госпоже Бенде, я не знала.

На листке от третьего апреля стояло: «Переговорить с Мохаи». От пятого: «Сабадошу — 3000. Приготовить». Дальше, от восьмого: «Срочно переговорить с Мохаи». Больше записей не было. Конечно, от последней из них до дня убийства прошло менее недели. Я поставил календарь на прежнее место и стал шарить по столу в поисках карандаша, которым были сделаны заметки. Нечаянно уронил на пол блокнот, нагнулся, чтобы его поднять, и локтем невзначай сдвинул с места тяжелую, переплетенную в кожу папку, лежавшую с края. Приподняв ее, увидел под ней тоненький реестр в коленкоровых корочках. На старенькой обложке виднелась полустертая золоченая надпись — «1959». Я ухватился за него, как утопающий за спасательный круг, с волнением открыл первую страницу и начал читать. Усилием воли я взял себя в руки — кажется, передо мной лежало то, что мы искали. На первой странице было написано следующее:

«Наличными — 76 тысяч.

Роздано в долг — 65 тысяч».

«Ага, вот где прорезалась сумма, вырученная от продажи виллы на Балатоне!» — мелькнула у меня мысль.