Лизочка молча улыбнулась. Она пила сахарную воду и была такая бледная после пережитых страхов.
— Вот няне-то расскажем! Они там в Петербурге с Маврушей и не подозревают о наших происшествиях, — говорила тетя веселым и беззаботным голосом, стараясь успокоить нас после страшной ночи.
Но я видела, что сама она очень взволнована, и к тому же я не забыла того страшного крика, который вырвался из ее груди при появлении у нашего возка волка. И я молча поймала ее белую дрожащую руку и крепко прижалась к ней губами.
— Катюша, — удивилась она, — что с тобой, детка?
— Ах, тетя, — вырвалось у меня с горячими слезами, — я так люблю всех вас и так рада, что все вы целы и невредимы.
И мы обнялись крепко-крепко…
С этой минуты тетя, кажется, еще больше привязалась ко мне.
Мы были уже на платформе, успокоенные и одетые, когда подкатил громадный локомотив с длинным хвостом вагонов. Поезд стоял всего пять минут. Поднялась давка и суматоха. Дядя с трудом отыскал место и усадил нас в вагон.
Здесь царствовал полумрак от зеленых занавесок, затянувших фонарик… Отовсюду слышалось храпение спящих пассажиров.
Тетя наскоро устроила нам постели на мягких диванах и помогла нам раздеться и улечься поудобнее. Едва только голова моя опустилась на подушку, как я почувствовала страшное желание спать… Поезд медленно, казалось мне, катился по рельсам и выстукивал колесами какую-то однообразную песенку. Меня чуть-чуть покачивало на мягком диване, и я скоро заснула крепким, сладким сном без всяких снов и видений.
Быстро и незаметно прошло наше путешествие. Первое лицо, которое я увидела, выходя из вагона на знакомом уже мне петербургском вокзале, — была няня.
Она крепко-крепко поцеловала всех нас, в то время как мы, перебивая друг друга, старались как можно скорее передать ей наше дорожное приключение с волками.
У подъезда вокзала мы сели в большую извозчичью карету, чтобы ехать в приготовленную для нас няней квартиру. Лизочка и Яша, не видавшие никогда Петербурга, так и прильнули к замерзшим окнам, разглядывая высокие здания, красивые магазины и торопливо снующую толпу. Как странно было им увидеть после маленького захолустного городишки этот большой, нарядный и шумный город.
Проехав целый ряд улиц, наша карета остановилась перед подъездом большого четырехэтажного дома. Швейцар с очень важным и серьезным лицом помог нам выйти и взять вещи.
— В третий этаж налево, — говорила няня, подъехавшая с вещами несколькими минутами раньше и встречавшая нас у подъезда.
Мы наперегонки пустились по широкой лестнице и через минуту звонили у обитой черной клеенкой двери.
— Приехали, приехали! — громко и весело встретила нас толстая Мавруша. — А мы-то уж тут прибрались кой-как с нянюшкой!
Большая и светлая квартира показалась нам сначала малоуютной: в ней не было расставлено мебели; кое-как ютились по стенам те немногие диваны и кресла, которые были привезены из Т. Новую мебель дядя боялся покупать заочно. Но наша с Лизой комнатка, оклеенная розовыми обоями, оказалась очень веселенькой и светлой.
Две беленькие, чистенькие кроватки были заботливо застланы няней для ее маленьких баловниц. Но кто был в восторге — так это Яша! В Т. у него не было своего уголка, спал он у дяди в кабинете, а учил уроки в нашей детской. А здесь баловница-няня приготовила ему комнатку, хотя и очень маленькую, но все-таки «свою собственную», где бы он мог играть и заниматься.
— Доволен ли, Яшенька? — спросила его тетя, видя, как заискрились его повеселевшие глазки.
— Ах, тетя, ax! — мог только выговорить мальчик, не зная, кого броситься целовать прежде: тетю ли, приказавшую няне найти квартиру с лишней комнаткой, или няню, так хорошо исполнившую тетино желание!
Глава седьмая
В НОВОМ ГНЕЗДЫШКЕ. НЯНИН СЮРПРИЗ
— Лизок, подай-ка молоток и гвозди, куда она положила темные шторы?
С этими словами дядя влез на табурет, поставленный на большой обеденный стол, чтобы ввинтить крюк в потолок для большой висячей лампы.
Столовая была уже совсем устроена и выглядела очень уютной. Гостиная тоже была прехорошенькая.
Целую неделю дядя и тетя ходили по магазинам и возвращались с руками, полными покупок. В наших комнатах сновали обойщики и поминутно раздавался стук молотка. Мы, дети, помогали чем могли, особенно старались мы с Лизочкой расставлять мебель.
Когда комнаты были убраны, последний гвоздик вбит, последняя штора повешена, — дядя пригласил приходского священника отслужить молебен в новой квартире. И няня, и Мавруша пришли в гостиную, где был покрыт белой скатертью ломберный столик и расставлены на нем образа в серебряных ризах.
Мне напомнило это другую картину… другую комнатку, где также пел священник и подтягивал ему низкий бас причетника… Вспомнила я покойную маму… и что-то теплое и хорошее наполнило мое сердечко.
Я оглянулась на няню. Она горячо молилась, кладя земные поклоны и крестясь широким крестом… Вероятно, молитва приносила ей большую радость и утешение, потому что лицо у нее было такое светлое и умиленное, каким я не видела его никогда…
На другой день Яша должен был идти в первый раз в гимназию.
— Что, трусишь? — спросил его за чаем дядя.
