Записки русского солдата - [8]

Прошло ещё дня два-три, пошёл снова к другому военфельдшеру. Получил то же самое. Хожу с трудом и думаю: «Что же, это конец? Так на ногах и изгниём? Что-то же не в порядке со мной?» И жаловаться некому. Писать рапорт – полгода пройдёт, пока дойдёт до кого-то толкового, да и дойдёт ли? А болезнь любая, когда её затянешь, лучше прогрессирует с каждой минутой. Мысли одна другую обгоняет, одна другую выталкивает. Была и такая: на худой конец, если не смогу ничего добиться – застрелюсь. Но это последняя мера. Прежде надо искать другой выход. Решил, начал действовать.

В один из дней, утром, первый час занятий: конная подготовка. Выехали на плац. Команда: «Проверить ковку, седловку! Садись!» Я стою рядом с лошадью, команду не выполняю. Подъезжает ко мне помкомвзвода. Кричит: «Почему команду не выполняете?!» Говорю: «Не кричите, не выполню». «Почему?!» – кричит. Говорю: «Не твоего ума дело, иди, докладывай по начальству». Поехал он, доложил командиру взвода. Подъезжает он, спрашивает, как человек человека: «В чём дело, Азанов?» Я ему рассказал просто, по-человечески, всю историю о заболевании и о той реакции медиков полка на мои жалобы. И о том, что я не могу и не хочу чахнуть на ногах, как старый пень. Решил идти прямо до конца. Или меня освидетельствуют медики, достойные этого звания и будут лечить, или признают годным для продолжения службы и расстреляют, как симулянта.

До тех пор, пока не решится этот вопрос, я не выполню ни одного приказания, от кого бы оно не исходило. Вплоть до наркома обороны. Младший лейтенант выслушал меня, ни разу не перебил мою речь, не задал ни единого вопроса. «Ну, что ж, Азанов, смотри, я поехал докладывать командиру эскадрона. А ты веди лошадь на конюшню, расседлай, и к командиру эскадрона в канцелярию». Когда я пришёл в казарму, взводного там не было. Захожу в казарму, стучу в двери канцелярии. Слышу короткое «да», открываю дверь. Вхожу, докладываю: «Рядовой Азанов явился по приказанию младшего лейтенанта Туманкова!» Командир эскадрона, старший лейтенант, пожилой мужчина выше среднего роста, широкоплеч, строен, как свеча, с сильным голосом, с сединой на висках. Сидит за столом. За другим столом сидит его помощник, тоже старший лейтенант.

Командир эскадрона смерил меня взглядом сверху вниз, потом снизу вверх: «Что? Служить не хочешь?!» Зарычал своим басом с хрипотцой, выговаривая слова нараспев. «Почему же, – говорю, служить я готов, да вот болезнь терзает меня, а помощи, лечения, не могу добиться». «Так я тебя сам, говорит, вылечу. Расстреляю!» Опять таким же тоном рычит. Ну что же, говорю, идём, кусты рядом, стреляйте, я вам спасибо скажу. За то, что мучиться не буду. «Как стоишь?!» Опять рычит. Я посмотрел мысленно себя, что же не так, не понимаю. Стою, всё как полагается. «Дежурного ко мне!» Я повернулся, вышел в коридор, кричу: «Дежурный! К командиру эскадрона!» Вошёл дежурный, вошёл и я. Дежурный доложил. Командир эскадрона приказывает: «Двух солдат с винтовками ко мне!»

Дежурный повторил приказание и вышел. Командир эскадрона опять давай на меня рычать. Слов его повторять нет нужды, да я их и не старался помнить. Сорок с лишним лет прошло. Явились два солдата с винтовками. «Отведите в штаб полка, сдадите дежурному». Повели меня, как преступника, под двумя винтовками. Привели. Дежурный отпустил солдат, а меня сопроводил в кабинет командира полка, майора Хвостова. Больше я о нём ничего не знаю. С ним за одним столом сидит и комиссар полка. Батальонный комиссар Бочаров, если мне не изменяет память. Майор Хвостов, маленький, шустрый мужичок, с бабьим писклявым голосом, но резким и сильным. Кричит так, что ушам больно: «Что, служить не хочешь? Я заставлю служить или сам расстреляю!» «Мне, говорю, уже обещал то же самое, старший лейтенант такой-то. Пошли, говорю, в кусты. Не здесь же вы будете меня стрелять». Он замолк.

А краска на лице так волнами и ходит. Соскочил на ноги, бегает по кабинету. Комиссар начинает потихоньку: «В чём же дело, товарищ Азанов? Может в эскадроне что-то не нравится? Может с начальством что-то не так? Может что-то дома не в порядке?» Я говорю: «Я сюда приехал не к тёще на блины. Начальство, какое бы не было, всё начальство и не мне его выбирать. А дом у меня, как у всякого солдата: где ранец, тут и дом, другого у меня нет. Я считаю, что если я одел шинель, то не перестал быть гражданином СССР. А всякий гражданин СССР имеет право на лечение. Поэтому я требую медицинского осмотра квалифицированных медиков. И не иметь больше дела с нашими полковыми коновалами. Найдут болезнь – будут лечить. Не найдут – расстреляют. И это тоже не плохой конец. Больше я ничего не имею вам сказать».

Командир полка всё это слышал, но когда я закончил говорить, снова закричал: «Что хитришь? Видали мы и не таких мудрецов, да ломали! Я выбью из тебя хитрость, на гауптвахте сгною и т. д. и т. п.! И так до девяти часов, без обеда и без ужина, что уже является ЧП в армии. К девяти часам вечера командир полка вызвал солдата и две лошади из нашего эскадрона к штабу полка. В моей больничной книжке сам написал направление в дивизионный медсанбат: «Направляется красноармеец Азанов для медицинской экспертизы». И его подпись и печать. И вот, в десятом часу мы прибыли в медсанбат. Я отдал направление дежурному врачу. Тот прочитал, позвонил по телефону кому-то, потом ещё кому-то. Через полчаса собралось шесть человек медиков. Что за звания у них, я так и не знаю. Но знаки отличия у всех присутствующих – ромбы. У кого один, у кого два, у кого и три, и четыре.