Записки русского изгнанника - [17]

По окончании высочайшего смотра Государь подошел к фронту юнкеров. Это было его первое обращение в подобных случаях. Застенчивый от природы, он заметно волновался и, видимо, с трудом справлялся со своей задачей. «Господа, — доносились его слова, — сегодня вы вступаете в ряды славной Русской Армии, высокую славу которой вам нелегко будет поддержать. Поздравляю вас с первым офицерским чином!»

«Господа офицеры, по местам… Садись!» — эти команды отдавались в наших ушах, как удары колокола в бурю. У каждого из нас под погоном был Высочайший приказ, а в душе восторг и упоение. «Рысью марш!» — но наши кони сами подхватили в карьер, и мы вихрем влетели в парк. «Слезай, по баракам!»

Из бараков в канцелярию мы уже явились каждый в блестящем мундире своей части. Добрейший полковник Петроков, командовавший батареей после Чернявского, обнимал и целовал каждого: «Какие молодцы, какие красавцы», — приговаривал он, улыбаясь.

ЗОЛОТЫЕ ГОДЫ

Итак, мы офицеры

Ach, die schone liebe Leitenants Zeit [34]

Старый Петербург помолодел. Он вдруг наполнился сотнями молодых жизнерадостных подпоручиков и корнетов, летавших по всем направлениям, вызывая улыбки дам и сочувственные взгляды стариков. Иногда нам все еще случалось забегать в нашу alma mater за бумагами, встречаясь там друг с другом, с оставшимися офицерами и с теми из наших, кто застревал еще на несколько дней в Питере. Всегда мы перекидывались при этом словами с двумя солидными швейцарами, которые уже выпустили через эти двери столько поколений, когда-то таких же свежих и жизнерадостных. Оба удивительно гармонировали друг с другом, подходили друг к другу, как ночь и день. Корнилов, молчаливый и задумчивый, всегда оставался у дверей. Веселый Русинов, с голубыми глазами и русыми баками, был постоянным глашатаем. «Шевелев шевелится», «Мещанинов вертится», — объявлял он во всеуслышание по камерам. «Крутикова окрутили», — прибавлял он со смехом. Крутиков только что обвенчался в нашей церкви.

— Милевский, — слышится резкий голос «математика» Граве, — ты обратил внимание, какой у нее хорошенький ротик?

Граве, в блестящих погонах, застегивает новенькую портупею. Его превращение из символа «условного знака» в жизнерадостного юношу поразило меня еще более, чем когда-то изумила его моя попытка найти формулу Миссисипи.

Лашкова чуть не угробил его товарищ, хваставшийся своим булатом, острым как бритва. Оправившись, он побежал к воротам прощаться с проходившей там парочкой Это были «Донна Анна», хорошенькая дочка Рожественского, известного впоследствии адмирала, и ее подруга, дочь нашего инспектора классов, полковника Гука. Зимою они все вместе без устали катались на училищном катке и теперь зашли, попрощаться.

Вместе с нами ликовала и «Бабка», торговавшая за воротами сладостями, так как и ее не забывала молодежь в счастливые минуты своего перевоплощения.

Наша «лейб-компания» распрощалась сердечно, но без всякого шума. Пневский и Завадовский сразу же уехали в Варшаву, Борисов на Терек, в свою родную станицу. Мы с Басковым остались вместе, связанные самой тесной дружбой, какая только могла существовать на свете. Мы были бесконечно счастливы, попав в одну бригаду, в одну батарею, и мечтали уже не разлучаться до самой смерти. Пренебрегая «Буффом», «Аквариумом» и всякими злачными местами, мы расстались лишь на несколько дней отпуска, чтоб провести его у своих близких и дорогих в тихой домашней обстановке.

За последние годы дома произошло немало перемен. Когда я был еще во 2 классе корпуса, скончался дядя Лелен. Он умер на 39 году жизни от тяжелой болезни почек, подхваченной им еще на Балканах. Родители были убиты горем. Дедушку разбил паралич. Пролежав в постели два года, он также скончался. Последними его словами были: «Слава Богу, слава вам, Туртукай взят, и я там». Этого удара не вынесла горячо любившая его бабушка, она также быстро стала клониться к упадку и, наконец, когда я был еще на 1-м курсе училища, тихо скончалась на руках у детей.

Первые дни по производству я провел у тети Лизони, которая все еще занимала комнату в Финляндском полку у дяди Феди, где находилась при жизни бабушка. Он только что получил назначение командиром 82 Дагестанского полка и должен был ехать в Грозный, на Кавказ, но задержался по своим делам и не торопился покидать Питера. Удивительный добряк и глубоко порядочный человек, как и покойный его брат, он чуждался дамского общества и не бывал в свете. Лелен, старший, кончил школу гвардейских подпрапорщиков и вышел оттуда в лейб-гвардии Финляндский полк, куда потом перетащил и младшего, довольно плохо окончившего Павловское военное училище. Устроила его всемогущая тетя Дося[35], супруга генерала В. А. Адлерберга.

Она приходилась двоюродной сестрой бабушке, рано осиротела и попала вместе с ней в институт. В то время прадед имел деньги и связи, ничего не жалел для сиротки и, при ее блестящей наружности, устроил ее брак с Адлербергом, членом семьи, находившейся тогда «в случае». Когда наша семья обеднела и дед вышел в отставку, настал ее черед. У Федосьи Александровны был удивительный талант — все принимали ее с распростертыми объятиями. Энергия ее была неистощима. Ангел доброты, она принимала горячее участие во всех, кто к ней обращался, немедленно пускала в ход все пружины и устраивала все как нельзя лучше. Много лет после кончины ее вспоминали со слезами во всех слоях старого Петербурга.