Записки провинциального священника - [17]

— Сейчас, сейчас, отец Иоанн. Обождите минутку. Вот только надену подрясник. Жена не погладила его, но ничего, это не самое главное. Я всегда надевал его только в храме. Теперь впервые пойду в нем по городу открыто! Вот и все. Я готов.

Георгий Петрович расчесал гребенкой длинную седую бороду и остатки волос на голове, заплетенных в тонкую косичку.

— Идемте, отец Иоанн!

С какой торжественностью прошествовал Георгий Петрович в черном подряснике по длинному коридору коммунальной квартиры впервые за шестьдесят лет открыто, не таясь, с величавым достоинством отвечая на приветствия соседей, оторопело глядевших на него, как на воскресшего Лазаря! С таким же величественным видом он шел рядом со мной по улицам города. Он был счастлив, и невозможно было поверить, что этот человек полчаса назад неподвижно лежал на постели со скрещенными на груди руками и ждал смерти. И ведь умер бы — вот что самое удивительное!

Кладбище находилось на окраине города. Часть его была окружена узорной металлической оградой. «Новодевичьевка!» — сообщил мне Георгий Петрович. Все понятно. Спецкладбище для слуг народа районного масштаба. Его главной достопримечательностью была могила товарища Овчарова, которую украшала мраморная скульптура Геракла, борющегося со львом. Геракла привезли сюда из городского парка. Видимо, горожане решили, что тут ему самое подходящее место. Должно быть, мощный торс античного героя, как ничто иное, ассоциировался в их представлении с несгибаемым чекистом, а лев, конечно, с гидрой контрреволюции. Сюда приводили пионеров. Здесь они трубили в горн, били в барабаны и давали клятву продолжать дело товарища Овчарова. Другие памятники в «Новодевичьевке» были не столь величественны, но объединяло их одно: все они относились по стилю к XIX и XVIII векам, то есть были похищены с других могил и кощунственно изуродованы. С памятников были сбиты кресты и имена купцов различных гильдий — их заменили пятиконечные звезды и приснопамятные имена новых городских чиновников.

А за пределами «Новодевичьевки» безбрежный лес могильных крестов. Атеистический официоз, окруживший себя чугунной оградой, выглядел среди них как осажденная крепость. Есть тут и третье кладбище, без крестов и оскверненных надгробий, с безымянными захоронениями. Сколько погребенных в каждом из них? Сотни? Тысячи? Это Волчий Ров.

Их больше нет на этой земле, погребенных на «Новодевичьевке», на диком кладбище и в Волчьем Рву, христиан и богоборцев, жертв и преступников, в свой час естественным или насильственным путем покинувших этот мир, но драма продолжается. Похищенные и оскверненные памятники за чугунной оградой, лес крестов и безымянные холмики вопиют об этом. Драма продолжается.

— Отец Иоанн, идите сюда, она здесь, около часовни.

Мы подошли к полуразрушенной кладбищенской часовне, и я увидел могилу с деревянным осьмиконечным крестом. На ней лежало несколько свежих гвоздик, положенных, видимо, сегодня. Никакой таблички на могиле не было. Георгий Петрович поймал мой недоуменный взгляд.

— Бесполезно, — сказал он, — каждый раз табличку срывают. Но все равно все знают его могилу. Цветы каждый вечер с нее убирают, а утром они появляются вновь. Старца Варнаву здесь почитают как святого. Многие у его могилы получили исцеление. Я записывал все, что мне становилось известно о таких случаях. Эти записи я передам вам — может быть, пригодятся при будущей канонизации.

Около могилы стояло несколько человек. При нашем появлении они расступились.

Я надел епитрахиль и поручи старца Варнавы и начал совершать панихиду. Присутствовавшие стали подпевать. Георгий Петрович вступил в права регента. Нужно было его видеть в этот момент! Маленький, тщедушный человек с седой бородой и редкими седыми волосами, заплетенными в косичку, только что вставший со смертного одра, презираемый и никому не нужный, он преобразился! Лицо его светилось. Оно излучало ласку и доброту. И в то же время во всем облике Георгия Петровича ощущалась непоколебимая властная сила, которой невольно покорялись певцы импровизированного церковного хора. Порой его седые брови сурово сдвигались и он гневно грозил пальцем кому-нибудь из певцов, взявшему неверную ноту. «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего», — разносилось по кладбищу. Хор постепенно увеличивался. Вот уже у могилы старце Варнавы стояла толпа человек в пятьдесят — собрались все, кто в то время находился на кладбище.

Да, мне приходилось слышать различные церковные хоры, профессиональные и не совсем профессиональные. Но ни один из них не производил еще на меня такого сильного впечатления. Сейчас звучали голоса, пели души! Что же касается недостатков ипромахов отдельных певцов, то они погашались мощными волнами, рожденными в глубинах человеческих душ. Все, что подавлялось, все, что сдерживалось долгие годы внутри людей, вдруг вырвалось наружу. Это был миг неожиданного раскрепощения, выхода в иной мир, мир подлинной свободы.

И тут я понял, откуда эта гармония, что заставляло звучать в унисон не только голоса, но и человеческие души. Я убедился в святости этого места, в святости погребенного здесь старца Варнавы. Это чувство внутренней убежденности невозможно рационально объяснить, и тем не менее оно реально, безошибочно. Подобное чувство я неоднократно испытывал, находясь у мощей преподобного Сергия Радонежского. С чем это связано? С ощущением близости к сильному источнику духоносной энергии? Не знаю. Но всякий раз, приближаясь к преподобному, я замечал, что каждая частица моей души приходит в движение. Все мои переживания многократно усиливались. Обострялась жажда совершенства и чистоты. Но в то же время в памяти оживали темные желания и помыслы, столь неуместные здесь, у источника света. А может быть, потому и оживали они, что свет вырывает их из темноты, давая возможность увидеть их в отвратительной наготе, убивая их тайну и притягательность и тем самым вызывая в душе чувство мучительного стыда и покаяния. По своему опыту я знал, что к службе у преподобного Сергия нужно особенно тщательно готовиться: если внутренне я был готов к ней, служба проходила легко и вдохновенно и даже мой слабый голос звучал так, как будто принадлежал не мне; в противном случае нужно было ждать неминуемых искушений и срывов. Здесь, у могилы старца Варнавы, я внезапно почувствовал тот же самый, столь знакомый мне, рационально необъяснимый прилив сил. И не только я... Этот подъем испытывали все участники панихиды. Чтобы понять это, достаточно было услышать их пение, взглянуть им в глаза...