Записки прапорщика - [26]

— Люблю военных, особенно офицеров. Пьете?

— Бывает, но сейчас не хочется.

— Напрасно, у меня коньяк чудесный.

— Благодарю вас, нет желания.

Мой собеседник нагнулся и из стоявшей под вагонным столиком корзинки достал бутылку депресского финьшампань.

— Выпьем с вами, Зинаида Рафаиловна, — обратился он к находящейся в купэ девушке. — Бросьте вы о революции думать. Знаете, поручик, — обратился он ко мне, — Зинаида Рафаиловна едет из Питера и вот уже целые сутки такие страхи нам рассказывает, что без коньяка никак не обойдешься.

— Не страхи, Виталий Осипович, — задорно тряхнула девушка кудряшками, — а сущую правду. Вы знаете, поручик, — быстро повернулась она ко мне, — этот поезд вчера уходил из Питера без звонков, при полной темноте на вокзале. Никто не знал, пойдет поезд или нет. Я в Питере села в этот вагон почти одна и только лишь в Москве эта компания подсела.

— Что же там случилось? — заинтересовался я.

— Несколько дней в Питере были большие хвосты у всех продуктовых лавок. Хлеба совсем не было. Люди простаивали с утра до поздней ночи за получением хотя бы полуфунта. В очередях происходили большие скандалы. Били стекла магазинов. Вмешалась полиция, разгоняли очереди чуть ли не с пулеметами. А вчера днем сама слышала, ей-богу, сама, — повернула она голову к двум пассажирам и перекрестилась, — как стреляли в целом ряде мест. Я с Мойки еле доехала до вокзала. Боялась, что попаду под обстрел. Электричество погасло, газ тоже. На улицах солдаты, городовые, казаки. У вокзала патрули, никого не пропускают. Мне пришлось состроить глазки драгунскому ротмистру, чтобы на перрон пройти. Какой-то железнодорожный служащий указал, как добраться до поезда. А в поезде, представьте почти ни души. Перед отходом поезда слышалась пушечная стрельба.

— По вас наверно стреляли, — расхохотался штатский.

— Да ну вас! Кому это надо по нас стрелять? Мы сам подстрелим, если захотим, — кокетливо играя глазками, возразила Зинаида Рафаиловна. — Все рабочие забастовали, гвардейский полк, говорят, перешел на их сторону.

— Почему же здесь до сих пор ничего не известно?

— Газет вчера не было, — торжествующе развела руками Зинаида Рафаиловна.

— Теперь, положим, часто газеты не выходят, — буркнул чиновник. — Избаловали больно народ. Стали им платить больше раз в пять, чем в мирное время получали, вот и зазнались.

— Не говорите, что избаловали, — в Питере хлеба нет, ни к чему не приступишься. Куда ни взглянешь: солдаты, солдаты и солдаты…

— А солдаты чего ни сожрут, — смеясь подтянул ей Виталий Осипович.

— Господа, — вполголоса, таинственно заговорила девушка, — я вас уверяю совершенно серьезно, что в Питере самая настоящая революция, и, говорят, царя свергнут.

— Ну, голубушка, вы такие страхи да еще к ночи рассказываете, что не заснешь. Лишнего хватили, вот и кажется вам бог знает что.

— И вовсе не лишнее! И если хотите, еще могу выпить. Налейте! — капризно топнула она ножкой, обращаясь к Виталию Осиповичу.

Тот услужливо налил ей полстакана. Девушка залпом осушила коньяк, вытерла изящным кружевным платочком губки и, повернувшись ко мне, снова затараторила:

— Я не знаю, может быть и врали, но все, что я сама видела, дает мне основание думать, что слышанное не вранье. Говорят, Думу царь распустил, а Родзянко не захотел распускать. Штюрмеру не доверяют. Солдаты на их стороне. И пошло…

— Действительно стрельба была? — спросил я.

— Честное слово, ей-богу! — и она опять перекрестилась. — Своими ушами, собственными ушами слышала пулеметную стрельбу, а когда села в поезд, пушки стреляли, — горячилась девушка.

— Поручик, выпьем! — еще раз обратился ко мне штатский. — А то спать будете плохо.

— Сон-то у меня, положим, хороший, но раз так уговариваете, давайте выпью, — соблазнился я.

Выпил несколько глотков обжигающей жидкости. Стало клонить ко сну.

— Извиняюсь, что не могу поддерживать столь интересную беседу, очень устал, хочется спать.

С этими словами забрался на верхнюю полку, но заснуть сразу не смог.

Наконец-то революция! С ней конец войне! Конец нашим мытарствам! А может это скверно? Враг на подступах к России. В армии и так со снабжением скверно, а революция внесет еще большие перебои.

Курск. Поезд на Киев пойдет лишь в двенадцать.

Никаких признаков событий в Петрограде.

«Наврала девушка», — думал я, смотря на спокойно работающих железнодорожников.

Хотя и «товарная неделя», т.е. все поезда под товарными перевозками, хотя разрешения на проезд в пассажирских вагонах выдаются только через военное начальство, тем не менее поезд на Киев забит до отказа.

Киев. На вокзале среди железнодорожников заметно оживление, подъем, порывистость в движениях, действиях и разговорах. В комнате дежурного по станции случайно подслушал разговор, что в Питере революция почти восторжествовала.

От Киева к фронту народа едет немного. В моем купэ несколько штабных офицеров, знакомые между собой, разговаривают о перспективах весенней боевой работы.

— У нас в штабе, — говорил один из них, — производится интенсивная разработка плана генерального наступления, чтобы с весны одновременно с союзниками ударить по немцам на всех фронтах.