Записки писателя - [125]

XVIII

Многие годы я вращался среди крупных писателей и артистов с общеизвестными и прославленными именами, но мне довелось жить также среди людей без известных имен, искренних общественников, самых обыкновенных людей с гражданскими настроениями, прогрессивными взглядами и желанием быть полезными родине и народу. Это были подмосковные жители — земские врачи, железнодорожные служащие, учителя народных школ, зимующие дачники с их семьями, конторщики торговых фирм, разные служащие и рабочие большого Люберецкого завода, ремесленники и некоторые крестьяне окружных сел и деревень.

У всех у них были семьи, и большинство желало дать своим детям более широкое образование, чем давали сельские начальные школы. Жизнь в уезде, на расстоянии примерно часа езды от столицы по железной дороге, заставляла посылать ранним утром на поездах и ребятишек и подростков, как мальчиков, так и девочек, на целый день в Москву, без призора, и ожидать только к вечеру их возвращения. Все ото и заронило мысль создать здесь же подмосковную гимназию, то есть среднеучебное заведение для детей обоего пола.

Инициатором этого явился популярный среди населения и всеми уважаемый земский врач Красковской больницы Михаил Самойлович Леоненко, мой личный давний знакомый и друг нашей семьи. Он увлек многих, в том числе и меня, этой задачей — устроить первую в России деревенскую гимназию здесь же, среди нас, не посылая наших дочерей и сыновей ежедневно в город или не делая их нахлебниками в чужих квартирах и чужих семьях.

Устраивать два учебных заведения, отдельно для мальчиков и для девочек, было бы не под силу местному населению, да и не вызывалось необходимостью.

— Как тут быть? — спрашивал меня Леоненко. — Официальные круги явно против «двуполой» гимназии, как они выражались. Взгляд неверный, но что делать? Как быть?

— А вот что, — ответил я. — Давайте-ка завтра поедем с вами в Петербург, к министру народного просвещения, да и потолкуем.

— К Кассо?! — изумился Леоненко и даже усмехнулся. — Да ведь это же гонитель всего нового и культурного. Это дело вполне безнадежное.

— А все-таки поедем, — настаивал я. — Чем черт не шутит! Мы ему разъясним, мы ему так прямо и скажем: если он за просвещение, то должен разрешить, а если не разрешит, то он после этого…

Я не стал договаривать. Леоненко улыбнулся и махнул рукой. Однако поехать все-таки согласился.

Имя министра Кассо было очень громкое в смысле отрицательном. Это был гонитель всего общественного и народного. Действительно, казалось, незачем к нему ехать.

Но мы все-таки поехали.

Дня два ожидали мы приема. Наконец, нас впустили.

Перед нами был высокого роста, мужественный и властный человек, как мне показалось — несколько восточного типа.

— В чем ваше дело?

Леоненко вкратце сообщил нашу просьбу.

— А вы кто? — спросил он меня.

— Писатель. Очень сочувствую этой идее и прошу выслушать меня.

— Говорите.

Я стал говорить. Я вообще говорить не мастер, но тут на меня нашло какое-то вдохновение. Я так доказывал ему необходимость устройства гимназии в Малаховке, что он перестал возражать и только поинтересовался:

— А средства?

— Средства будут! У нас все готово. Организуем общество — вот и средства найдутся. Да у меня есть возле самой станции десятина земли, я ее отдам под гимназию в собственность обществу. Построим дом, откроем пока два класса, а затем каждый год будем прибавлять по одному — до полного восьмиклассного училища. Наладим горячие завтраки для ребят, и дело пойдет как нельзя лучше. Вы же будете потом гордиться, что разрешили первую в России деревенскую гимназию!

В конце концов он согласился. Но против «двуполой» школы продолжал возражать.

Мы уверяли его, что дети, начиная с первого класса, так сживаются друг с другом, как братья и сестры в семье, и никаких опасностей быть не может. Хуже, когда дети весь день отсутствуют в Москве и неведомо как себя ведут.

Я сам удивлялся своему красноречию, которым совершенно не обладал. Вижу, Кассо задумался…

— Ну, хорошо, — сказал он через минуту. — Вы меня уговорили. Но если…

— Не беспокойтесь, — возразил я. — Все будет благополучно. Да и наши жены станут поочередно дежурить в гимназии, наблюдая за порядком.

И 30 июля 1908 года последовало распоряжение на открытие среднеучебного заведения в Малаховке с курсом мужских гимназий, для совместного обучения детей обоего пола.

Немедленно организовали мы общество, в котором участвовало двести пятьдесят человек, вносящих ежегодно две тысячи пятьсот рублей членских взносов. Дело встретило горячее участие не только среди местного населения. Губернское земство прислало нам для начала три тысячи рублей на обзаведение. Бронницкое уездное земство ассигновало ежегодное пособие в две тысячи рублей. И дело, казавшееся безнадежным, загремело вокруг Малаховки.

Во всех слоях населения, и не только в Малаховке, но и на иных станциях Казанской железной дороги, как дальше от Москвы, так и ближе к Москве, проявилось горячее участие и сочувствие как среди состоятельных людей, так и скромных трудовых. Все старались внести свою посильную лепту. Все стремились отдать своих детей в эту школу. Люди состоятельные приносили немалые пожертвования на постройку «своего дома на своей земле», местный театр два раза в лето отдавал нам бесплатно свое помещение и своих артистов, а артисты были интересные — из Малого театра и из Художественного. Билеты на такие вечера расхватывались моментально и по ценам повышенным. А в саду устраивали праздничное гулянье, разбивали палатки, где местные дамы торговали сластями и ягодами, устраивали аллегри, где можно было выиграть лампу или чайную чашку, а то и простой «пятачковый» карандаш. Никто не претендовал на ценные выигрыши, аллегри приносило за вечер большой доход. Между прочим, я закупал на «вербе» десятка два «морских жителей», которых нигде нельзя было достать, кроме как на вербном базаре, и они продавались здесь по высоким ценам, как на аукционе.