Записки отшельника - [2]

Какое же будет это "сомкнутие рядов", если мы все так будем делать?

Вот и я, отшельник, теперь в положении трудном по самому этому поводу... По поводу взаимной поддержки.

Не брошюра кн. Голицына затрудняет меня; ее хвалить мне очень легко; затрудняет меня не она, но иные мнения того самого "Гражданина", для которого я это пишу и считаю писать удовольствием. Во всем я с "Гражданином" согласен, в одном только не совсем: во взгляде на внешнюю политику нашу за предыдущие 30 лет. "Гражданин" не одобряет ее по всем пунктам; я же нахожу ее, напротив того, в высшей степени удачной и счастливой, за исключением одного пункта — нашего потворства болгарским национал-либералам в их революционных действиях против Вселенского Патриарха.

По этому пункту, как и по многим другим, мы были всегда единомысленны с редактором "Гражданина", и он еще в еженедельном издании всегда охотно печатал многие из тех статей моих, за которые я от разных известных лиц получил столько лестных прозвищ: "мистик на хищной подкладке" (от г. Стасюлевича); "самоуверенный невеглас" (от г. Лескова); "фанатик-фанариот" (от И. С. Аксакова); "Ив. Як. Корейша" (кажется, от г. Родзевича . в "Московском" недолговечном "телеграфе") и т. д.

Как же быть теперь, когда я, желая всевозможных успехов новому "Гражданину", согласен только отчасти с передовой статьей № 8, которая озаглавлена "Наши слабости"?!

Что же мне делать, если я, находя совершенно правильною ту основную мысль этой статьи, что "наш путь был так прост и ясен" (во всех делах наших исходить из учения Церкви), — вместе с тем не могу понять, каким образом это может относиться к возвышению Германии, например? Как мне быть, если я хочу доказать другим то, что для меня было ясно с 71-го года, — именно то, что возвышение Германии для нас в высшей степени выгодно потому, что расстроило раз навсегда прежние условия европейского равновесия?

Чтобы лучше видеть и объяснить другим, что выгодно и невыгодно для России, надо прежде всего дать себе ясный отчет в том идеале, который имеешь в виду для своей отчизны. Благоденствие? Равенство? Свобода? Богатство, слава? Сохранение церковной святыни до скончания века? Наконец нечто совсем особое, например, создание и развитие своей культуры на всех, по возможности, поприщах независимой от европейской, на нее непохожей, отличной от нее настолько, например, насколько Персия Камбиза и Ксеркса была не похожа на современные ей греческие республики, или настолько, насколько Рим был не похож на подчиненные ему впоследствии восточные царства, или, наконец, настолько, насколько романо-германский мир отличался и от предшествовавшего ему языческого Рима, и от современной ему вначале Византии.

Не знаю, как другим, а мне стало шаг за шагом все ясно и в нашей истории, и в западной, раз я проникся этим идеалом, слегка и туманно очерченным славянофилами и отчасти Герценом, а потом нашедшим себе почти научно-точное выражение в монументальной книге Данилевского "Россия и Европа".

Я думаю, что все частные, так сказать, все вышеперечисленные идеалы, сохранение святыни Православия и даже дальнейшее правильное развитие его, богатство, слава, всемогущество в делах международных, новые пути в науке и философии, новые формы и искусства — все это (за исключением ненужных равенства и свободы) в совокупности заключено в одном этом общем и всеобъемлющем идеале: новой, независимой, оригинальной культуры.

Но вместе с тем я полагаю, что на старой, почти 1000-летней великорусской почве, в старых пределах и особливо при старых столицах, при слишком въевшихся в нашу кровь петровских преданиях, на ³/⁴ европейских, нельзя осуществить эту реальную, вполне возможную (по прежним историческим примерам) мечту.

Для этой высшей цели необходимо, чтобы то движение русских умов, которое зовут обыкновенно "реакцией", своевременно совпало бы с передвижением русской жизни на юго-восток, на берега Босфора.

На почве новой и гораздо более нам сродной, чем жалкая почва балтийских берегов, русскому уму откроется новый простор, новые кругозоры...

Тусклое "окно в Европу", которое, к сожалению, так хорошо воспел Пушкин (потому, что ему самому смолоду жилось хорошо и весело у этого окна), тогда потемнеет и обратится в простой, торговый "васисдас", — когда мы, так или иначе, завладеем тем, что бедные турки зовут до сих пор "Вратами блаженства" или "Вратами счастья" (не знаю, что точнее передает их мысль).

И все, что хотя бы косвенно, но ведет нас к этой цели, я считаю выгодным и желательным, даже и при возможности частных утрат и обид.

В этом смысле и возвышение Германии, в ущерб прежнему величию Франции и Англии, я считал и считаю для нас выгодным, несмотря на опасности, и нам со стороны сильного соседа грозящие.

Едва ли в основании своих мыслей и чувств кн. Мещерский расходится со мною...

Но он, видимо, расходится в оттенках, во взглядах на частности, — и вот тут и является вопрос: готов ли он, несмотря на эти второстепенные различия, напечатать эту статью мою? Готов ли он, "смыкая теснее ряды", оказать мне ту самую "поддержку", о которой справедливо заботится г. Петровский?