Записки офицера «СМЕРШа» - [8]

Команда совершенно неожиданная. Полагалось как можно скорее надеть противогазы. Вот тут-то вспомнилась мне школьная тренировка в группе самозащиты. Еле-еле успев зажать винтовку между колен, выхватить из противогазовой сумки маску и, чуть приподняв шлем-буденовку, но не снимая ее с головы, натянуть на лицо, не очень соображая, где нос и где очки, — против положенных частей лица или нет, как голос любимого лейтенанта доносил до нас:

— Взво-од! Бегом ма-арш!

Да, это была крепкая проба сил. В нашем взводе кое-кто не выдерживали такой нагрузки и буквально через сто — двести метров срывали с головы маски, бледные, потные, еле-еле переводя дыхание. Не все мы были одинаковыми…

Из записной книжечки 3 декабря 1940 года:

«Два месяца, как я уже не был дома. Сейчас все время занято учебой. Грустное настроение при воспоминании о доме бывает очень редко. В основном настроение хорошее. В некоторые дни — прекрасное. Учеба идет хорошо. Верочка пишет часто, сколько еще нам быть в разлуке?»

В эти первые месяцы, самые, пожалуй, трудные, как тогда казалось, у меня особых конфликтов ни с собой, ни с командирами не возникало. Хотя появилось внутреннее возмущение тем, что наш командир отделения сержант Курзёнков, простой и грубоватый парень с образованием в те годы нередким, что-то 4 или 5 классов, позволял себе командовать мною! Москвичом! Из столицы! С десятилеткой! Каково? Почему я должен ему подчиняться?

Особенно обострялось это чувство, когда он, показывая незыблемость своего положения и власти, переходил границы уставных требований в многократном повторении на тактических занятиях: «Ложись! Встать! Ложись! Встать!» И так, казалось, без конца. Или: «Зараз елемен-ты строю будем учить! Р-разойдись!»

Мы расходились по сторонам» и тут же: «Отделение — становись!»

В нужные секунды кто-то не успевал занять свое место в строю, кто-то не успел подравняться. «Разойдись!.. Становись!» И опять кто-то не встал на свое место, кто-то не выровнял носки сапог или развернул их не на ширину винтовочного приклада.

Это была, с моей точки зрения, не учеба, а издевательство. По крайней мере, воспринималось это так. Конфликт из внутреннего мог вот-вот стать внешним. И как-то раз я не сдержался и высказал сержанту Курзенкову все, что в тот момент чувствовал. Курзёнков. позеленел й сквозь зубы прошипел:

— Ну, это тебе, вам то есть, не пройдеть! Я своей властью наказывать не буду. Командир роты вам отвалит! Ишь, интелигентик!

Командир роты мне ничего не «отвалил», но, помню, я был очень благодарен короткому, душевному разговору с политруком роты. Спасибо ему. Он нашел слова, которые надо было сказать зеленому мальчишке на стадии ломки взглядов, привычек, отношений, образа жизни, приобщения к новым правилам и законам жизни. К армейским порядкам. Он нашел слова, которые убедили меня, дошли до сознания. Конфликт не разросся.

Конечно, не сразу, но постепенно, день за днём, неделя за неделей я стал чувствовать, что начинает появляться пусть пока мельком, ненадолго, заинтересованность в этом новом и порой казавшемся непонятным армейском порядке. Что-то начинало нравиться. Чему-то хотелось подражать — так же повернуться, пройти, четко ответить, так же аккуратно носить одежду.

Учеба завершалась. Кончался, как говорили, наш «уч-бат». И как при каждой учебе, где бы ты ни учился, финалом этого процесса непременно был экзамен.

В моем маленьком дневничке — крохотной, со спичечный коробок записной книжечке, на одной из последних страничек сохранилась уже с трудом читаемая карандашная запись:

«3 февраля 1941 года. Учеба окончена. 31 января принял присягу. Я назначен на 9. Думаю, что буду зам. политрука. Но будет видно».

Да, нас распределили по заставам.

— Пограничник Петров — застава Ms 8… Пограничник Ивановский — застава № 9…

Командир из штаба отряда коротко и предельно четко определил тогда каждому его судьбу. Именно судьбу. Ведь всего через полгода судьба десятков моих тогдашних товарищей была определена именно этим: «Пограничник Прибылов — застава № 14; пограничник Федотов — маневренная группа…»

Глава 3 ЗАСТАВА № 9

Застава № 9. 20 километров вниз по Сану, на север от Перемышля. Деревня Михайлувка. Большой каменный дом жившего здесь раньше священника местной церквушки. Пожалуй, каждый прежде всего старался узнать новый почтовый адрес. А как же иначе? Ведь письма домой и из дома, родным, близким, любимым, были единственными ниточками, связывавшими нас с таким недалеким прошлым, тем, что составляло суть жизни восемнадцати прожитых лет. И вот новый адрес: «Украинская ССР, Львовская область, Ляшковский район, п/о Дуньковице, погранзастава села Михайлувка».

* * *

Думалось ли тогда, что через много-много лет, листая страницы книги «Пограничные войска в Великой Отечественной войне. 1941 год», я натолкнусь, именно, я словно натолкнулся, внезапно остановившись, вытер покрывшийся испариной лоб: «…По участку Перемышльского погранотряда. В 9.30 бомбардировка Перемышля продолжается. Связь со штабом потеряна… Немцы заняли Дунь-ковице…»

* * *

Жители из Михайлувки были выселены, дома пустовали. Деревня вся в садах, раскинулась вдоль Сана. Дом заставы от Сана в полутора сотнях метров. Чуть ниже по течению наш и противоположный берега связывал большой мост, достаточно широкий, по нему мог бы двигаться любой транспорт. К мосту подходило шоссе. На нашей и сопредельной стороне у моста высокие деревянные мачты. Внизу, на высоте человеческого роста в ящичке наш государственный флаг. Как говорили, с той стороны такой же ящик с фашистским флагом. Это для вызова представителей на переговоры при каких-либо инцидентах.