Записки офицера «СМЕРШа» - [37]

Вышел я как-то из хаты, смотрю, а к селу движется громадная толпа — войско не войско, сразу не поймешь, по форме не узнаешь, одеты люди были кое-как, кто в чем. Итальянцы-то к таким морозам не очень привыкли. Впереди той кавалькады на саночках, запряжённых — белым мулом, сидел какой-то высокий чин.

Я оглянулся, смотрю, рядом из соседней хаты выходит наш командир взвода связи Боря Поляков. Я кивнул ему:

«Пошли!» Мы подбежали к санкам и кричим по-немецки: «Руки вверх!» Сидевший поднял руки. Вижу, у него обморожено лицо. Спрашиваю его: «Ваше звание?» Отвечает: «Генерал». На вид ему лет пятьдесят, волосы седые. Велел ему слезть с саночек и идти за нами в хату. Вошел он, сел на лавку и как-то сразу сник. Спрашиваю: «Кто вы, генерал?» Отвечает: «Командир альпийской дивизии Рекано Умберто» — и стал отстегивать саблю от портупеи. Пистолета при нем не было, только на груди болтался бинокль. «Господа, у меня к вам просьба, окажите помощь моим несчастным солдатам, они все обморожены и голодны…»

Ты знаешь, тут я вскипел: «А зачем вы пришли в Россию, в наши леса и степи, из вашей солнечной Италии, кто вас сюда звал?» А потом подумал, ну что буду его об этом спрашивать…

Наш парикмахер побрил его, мы накормили из трофейных запасов. Генерал чуть пригубил вино, закусил, осторожно взяв на ложку итальянские макароны, но в это время в хату вбежал ординарец Шаповалова. «У вас генерал? Майор приказал его немедленно доставить к нему!»

И он грубо схватил генерала за плечи. Мне пришлось одернуть ретивого казачка, но приказ есть приказ. Да и что дальше-то нам было делать с этим пленным?

— Слушай, я вот чего не понимаю: вы медики, вы что, разведка или контрразведка? Зачем вообще вы этого генерала к сеТбе затащили?

— А ты знаешь, просто было интересно вот так, по-человечески с ним поговорить. Ведь генерал, командир дивизии, мы же впервые живого итальянского генерала рядом с собой видели… Потом мне рассказывали, что этот «наш» генерал был не единственным, еще были. Их всех отправили на самолете в Москву.

— А что же с остальными пленными делали?

— Как и сказал генерал, обмороженных и раненых было столько, что оказать всем помощь в нашей санчасти мы не могли. Я подумал, быть может, среди этих пленных есть врачи? Пошел искать, двух нашел, привел в санчасть. С большим усердием они за дело взялись. Но не прошло и часа, как в хату влетел один тип, которого вместо тебя из дивизии прислали…

— Я уже с ним познакомился, что-то, прямо скажу, он мне не понравился, уж больно зазнается. Посмотрим, что дальше будет. Съезжу в дивизию, поговорю с начальством.

— Так вот этот тип влетел в хату и как заорет: «Что вы тут развели? Кто позволил пленных в санчасть брать? Да я вас за это… С фашистами снюхались?!» Я тут не сдержался и послал его… До этого мы с ним не встречались, знал я только, что прислали кого-то вместо тебя. Тогда я и узнал, что ты ранен. Но где ты — ничего не знал.

— Меня Николай Горбунов на своей спине притащил в Рождествено, а оттуда прямо в Россошь.

— А мы через день дальше тронулись, к Красному Лиману, к Водолаге, по направлению к Полтаве. Шли опять с боями по ночам, а бои-то особенные, как ты понимаешь, линии-то фронта никакой нет, не поймешь, где наши, где противник. Особенно на ночных маршах. Всякое бывало. В нашем хозвзводе саней шесть поотстали один раз ночью и оторвались от полка. Ехели-ехали и свернули на какую-то дорогу. На передних санях ездовой, такой представительный пожилой казак, задремал, видать, дядька, вот и не заметил, как отстал. Скрутил свою любимую самокруточку и стал кресалом огонек высекать, а фитилек то ли отсырел, то ли еще что, никак не получается. Загрустил казак, а сзади все некурящие, это он точно знал. Стеганул своих серых вдоль спины, и пошли они крупной рысью. Вскоре впереди замаячили парные сани. Попридержал казак своих серых, соскочил с саней и бегом вперед, догнать.

Догнал и кричит: «Слышь, браток, дай огоньку-то, курить хочу, аж ухи пухнуть!» А ездовой на тех санях поворачивается, да как завопит по-немецки: «Казакен! Русиш!» Нахлестал своих короткохвостых и галопом вперед, а наш казак опешил, бегом назад, вопит в голос: «Немцы!»

Остановилась шестисанная кавалькада, развернулись и галопом обратно, нужную дорогу искать. И все то было по-мирному, без стрельбы.

— Ну и нашли дорогу-то?

— Нашли. Казак тот, понятно, помалкивал, об этом мне другие рассказали, а я вот и тебе этого не рассказывал…

— Ну а дальше что?

— Ты хочешь, чтобы я все помнил? За каждый день доложил? Скажу одно: воевали неплохо, народу только погибло много, а ребята-то все были молодые, хорошие… Вот расскажу тебе еще о Мерефе.

— Мерефа? Так вы и там дрались? А я через нее проезжал, когда вас догонял, и там, и в Новой Мерефе все же уничтожено…

— Да, дорогой мой, бои там жаркие были. Сколько там наших полегло… После Мерефы майора Шаповалова отстранили от командования полком и отдали под суд (именно за слабое руководство и допущенные большие потери, а не за что-либо иное был наказан комполка. — О. И.). Я с санчастью в самой Мерефе не был, мы рас, — положились в небольшом хуторке. Между нашим хутором и штабом был довольно глубокий, занесенный снегом овраг. У меня в санчасти собралось около сорока раненых, а куда их отправлять — не знаю. Послал одного санитара в штаб, а он не вернулся. Связи-то никакой нет, в такой обстановке кто будет телефон тянуть? Еще двое саней от какого-то эскадрона отбились и к нам пристали, да еще кухня полевая. Вот хозяйство, представляешь? Работаем, перевязываем раненых, вдруг в хату вбегает наш санитар Окунев и кричит: «Товарищ старший лейтенант, немцы!»