Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 2 - [30]

Какие вдруг два сильные испытания! С одной стороны нынешнее письмо от тебя; с другой стороны письмо от Шевырева, с известием о смерти Языкова. И все это случилось именно в то время, когда и без того изнурились мои силы вновь приступившими недугами и бессонницами в продолжение 2-х месяцев, которых причин не могу постигнуть. Но велика милость Божия, поддерживающая меня даже и в эти горькие минуты несомненной надеждой в том, что все устроится как ему следует быть. Как только статьи будут пропущены, тотчас же отправь их к Шевыреву для напечатания во втором издании в Москве, которое, мне кажется, удобнее произвести там, как по причине дешевизны бумаги и типографии, так равно и потому, что он менее твоего загроможден всякого рода делами и изданиями. На это письмо дай немедленный ответ. Обнимаю тебя от всей души.

Если же ты не будешь занят никаким другим делом и время у тебя будет совершенно свободное, и будет предстоять возможность отпечатать весьма скоро книгу хорошо и без больших издержек, тогда приступи сам. Пожалуста ничего не пропусти и статьи------вели лучше переписать все целиком, а не вставками.

Они у меня писаны последовательно и в связи, и я помню место почти всякой мысли и фразе. Особенно чтобы статья о лиризме наших поэтов не была перепутана; разумею, чтобы большая вставка, присланная мною при пятой тетради, вставлена была как следует, наместо страниц уничтоженных. Порядок статей нужно, чтобы был именно такой, какой у меня".

13

"Неаполь. Февраля 11 (1847). Я пишу к тебе эту маленькую записочку только затем, чтобы уведомить тебя, что письмо твое, со вложением векселя, мною получено. Книга до меня не дошла, чему я отчасти даже рад, потому что, признаюся, мне бы тяжело было на нее глядеть.------

Ты, вероятно, теперь уже получил три письма мои, с распоряжениями по части второго издания ее в полном виде, со включением всех мест и приведением всего в полный порядок. Первое письмо, весьма длинное, писанное тотчас по извещении твоем о происшедшей бестолковщине; второе, посланное с А<праксиным>, с приложением копии с письма к Г<осударю>; третье отправленное, назад тому несколько дней, в ответ на уведомление о выпуске в свет обгрызенного Н<икитенкой> оглодка. Я предполагал прежде второе издание печатать в Москве, рассчитывая на меньшие издержки и на доставление отдыха тебе; но вижу, что весьма легко может случиться от этого какая-нибудь новая бестолковщина и во всяком случае замедление. А книге следует быть выпущенной к светлому воскресению, ибо после этого времени, как сам знаешь, все книжное останавливается. Возьми в помощь Р<оссети>. Он человек весьма аккуратный, и, если его немножко введешь в это дело, он сумеет хорошо держать корректуру. Впрочем, сам смекни, как уладить. Если же прежде пропуска статей окажется сильная потребность второго издания книги даже в нынешнем ее виде, то отпечатай наскоро, елико возможно, еще завод, если не два, и печатай полное издание третие, не заботясь о том, что не разошлось второе. Не позабудь того, что я прошу читателей покупать не только для себя, но и для тех, которые не в силах сами купить; а для раздачи людям простым, я думаю, даже лучше придется книга в ее нынешнем виде. Цену можешь положить меньшую; впрочем это зависит от твоего соображения. Что касается до книги в ее полном виде, то ей цена три руб. сер., не меньше. Как бы то ни было, но в ней должно быть около 600 страниц. Денег мне больше не присылай, потому что поездка моя, вследствие этих смут и хлопот, равно как и самого моего здоровья, ныне вновь ослабевшего, равно как и неполучение тоже до сих пор пашпорта, отодвинута далее; а отправь покуда две тысячи моей матери, если удосужишься и если деньги накопились. Не благодарю тебя покаместь еще ни за что, - ни за дружбу, ни за аккуратность, ни за хлопоты по делам моим. Что же делать? Есть дела, которые должны быть впереди наших личных дел, а таким я почитаю пропуск именно тех самых статей, которые не показались тебе важными и насчет которых ты согласился, что их лучше не печатать".

14

"22 февраля / 6 марта н. ст. 1847 г. Прости меня, добрый друг, за те большие неприятности, которые я, может быть, нанес тебе моими нескромными просьбами о восстановлении моей книги в ее прежнем виде. Прости меня, если у меня вырвалось какое-нибудь слово, тебя оскорбившее, в том письме моем, в котором вложено было письмо к доброй А.О. Ишимовой. Думаю так потому, что писал его в тревожном состоянии, среди одолевших меня недугов и печальных известий. Одолел меня также и страх за мою книгу, которая могла быть непонята от выпуска многих статей, потому что в ней было все в связи и последовательности, в которой, только опираясь на предыдущее, я позволял себе сказать последующее.----------Не ради достоинства самих статей, но ради важности самого предмета, мне хотелось, чтобы по поводу их было сказано другими умнее и лучше моего и от этого распространилось бы у нас большее знание земли своей и народа своего. Я был уверен, и теперь в этом уверен, что статьи мои не могли напечататься от неприличия тона речи, что, облегчивши и уничтоживши многое, они придут в такой вид, в каком могут быть пропущены. Я писал к кн. В<яземскому> и гр. М.Ю. В<иельгорскому> рассмотреть строго мою книгу. Кн. В<яземский> писал потом еще письмо, умоляя уничтожить сначала заносчивые выходки, неприличные выражения, все места, показывающие самонадеянность, самоуверенность и гордость того, кто писал их, и попробовать прочитать всю книгу сплошь в исправленном виде, чтобы увидеть еще раз, можно ли ее представить. Я не упрям. Я верю, что они лучше знают меня многие вещи и приличия, и если скажут, что и тогда нельзя, то ни слова не скажу и покорюсь. Но, друг мой, мне бы хотелось, чтобы хотя два-три человека прочли мою книгу в связи, всю сплошь. Это мне очень нужно потому, что этими статьями я хотел не столько учить других, но самому многому учиться, потому что - говорю тебе не ложь - мне нужно слишком много набраться от умных людей, чтобы написать как следует мои "Мертвые души", которые, право, могут быть очень нужная у нас вещь, и притом дельная вещь. Мне нужно много практических и положительных сведений, которые я думал вызвать этими статьями, - именно затем, чтобы быть так же ясну и просту в "М<ертвых> д<ушах>", как неясен и загадочен в этой книге моей. Нужно взять из нашей же земли людей, из нашего же собственного тела, так чтобы читатель почувствовал, что это именно взято из того самого материала, из которого и он сам составлен. Иначе не будут живы образы и не произведут благотворного действия. А потому, Бог весть, может, по прочтении моей книги сплошь, придет кн. В<яземскому> благая мысль подарить и русскую литературу, и меня такими письмами, которые, разумеется, в несколько раз будут лучше моих, прямей и ближе к делу, и могут быть напечатаны отдельной книгой. Может быть, и добрейший гр. М.Ю. В<иельгорский> снабдит меня такими замечаниями, за которые всю жизнь мою буду ему благодарен. Я не знаю, как перед ним извиняться, не смею даже и писать к нему. Я думая, что я его слишком огорчил моими всеми докуками. Покажи им лучше это письмо мое, то есть, и ему, и кн. В<яземскому>. Может быть, они, прочитавши его, сколько-нибудь извинят меня и простят меня. Мне кажется, что все семейство его, мною нежно любимое, мною недовольно, потому что, с появления моей книги, никто из них не писал ко мне. Скажи им, что все мои проступки, в которых видят и самонадеянность, и самолюбие, и самоослепление происходят просто от глупости, от нетерпения переждать немного, пока придешь в такое состояние, что можешь заговорить просто и без напыщенности о том, что теперь выражается грубо, неотесанно и напыщенно. Так бывает со всяким юношей, который не созрел: он всегда хватит нотой ниже, или выше того, чем нужно. Итак желание мое, чтобы гр. М.Ю. В<иельгорский>, кн. В<яземский> и даже В.А. П<еровский>, если захотят, были моими судьями, и для этого мне бы хотелось, чтобы вся книга была переписана сплошь, со включением всего (кроме двух статей "К близорукому приятелю" и "Страхи и ужасы", которые совсем не для печати и наместо которых у меня готовились другие, под тем же заглавием). Скажи, что никакое решение их не огорчит меня, что увидать свет эти статьи должны были только затем, чтобы доставить мне замечания (если я вместе с тем и питал сокровенное желание доставить ими пользу); что, если мне сделают они замечания и побранят меня, я тогда помирюсь совершенно с судьбой моих писем. Друг мой, не сердись на меня и ты ни за что и употреби с своей стороны все, чтобы подвигнуть их к сему последнему делу. Дело это будет истинно христианское, потому что обратится в добро.