Записки о России, составленные со слов моряков, унесенных в Северное море - [11]

Квартира у Кирилла была казенная и ему было предоставлено два солдата. Лечил казенный лекарь, каждый день приходил, осматривал, варил у себя лекарство и приносил его во флакончике и давал лекарство в порошках. В чайную чашку наливал две большие ложки горячей воды, в нее добавлял отвар и давал больному. Конечно, были дозы: давали, считая по каплям, три раза в день.

Младший брат Кирилла и старший брат жены также приходили ухаживать за больным и днем и ночью, и только спустя 80 или 90 дней он с трудом поправился.

В это время в столицу приехал Синдзо с чиновником в чине поручика, который вез лекарства для императрицы. Но не знал, где живет Кодаю, и остановился с поручиком неподалеку от храма, который называли католической церковью. Пока он там жил, ему ежедневно выдавалось по десяти медных копеек. Деньги на пособия потерпевшим кораблекрушение отчисляются из пошлин, уплачиваемых кораблями в разных портах. Только спустя несколько дней он смог прийти к Кодаю и рассказал ему, что перед тем так болел, что не было надежды на выздоровление. Тогда принял религию той страны, переменил имя на Николай Петрович Колотыгин и после этого выздоровел. "Теперь, — говорил, — когда принял христианство, отрезан путь домой, и жалеть об этом бесполезно". Синдзо, и Сёдзо стали учителями японского языка в Иркутске и получают жалованье по 100 рублей серебром в год.

Так шли дни и месяцы, а на просьбу Кодаю не было ответа. 1 мая, и императрица с наследником, внуками и множеством придворных выехала из Петербурга в свой загородный дворец в Царском Селе, в 22 верстах от столицы. Согласно установившемуся порядку, императрица каждый год проводит летние месяцы в этом дворце, чтобы укрыться от жары, а 1 сентября возвращается в Петербург. Услышав об этом, Кодаю посетовал Кириллу, и 8-го выехал в Царское Село, где остановился в доме Осипа Ивановича Буша и стал ждать ответа. Этот Буш во время отсутствия императрицы присматривал за летним дворцом и управлял садами. Ему предлагали высокий чин, но он отказался и служил без чинов, получая жалованье в 1500 рублей серебром и за должность 1000 рублей. У него все было казенное вплоть до дома, слуг, кареты и лошадей. Его дом примыкал к дворцовому саду, куда можно было свободно выходить, и Кодаю, пока жил там, часто гулял по саду и рассматривал его. Если в саду ему случалось встретиться с императрицей, то он просто скрывался за деревьями, если же спрятаться было некуда, то отходил в сторону от дороги и стоял, почтительно прижав руки к животу. Так же он делал, когда встречал наследника или августейших внуков. Он говорит, что когда появляется императрица, то впереди нее следует только два человека, но такого, чтобы разгонять людей или останавливать движение, не бывает.

8. Аудиенция у императрицы, разрешение, прощальные подарки

28 мая того года Кирилл получил от генерал-аншефа графа Александра Романовича Воронцова приказ прибыть во дворец вместе с потерпевшим кораблекрушение Кодаю. Безбородко, которому вначале было подано прошение, доложил о нем императрице. А Воронцов — человек, который ведает делами, касающимися купцов из пятидесяти двух стран (названия стран даны отдельно), а также людьми, занесенными морем из чужих стран. Поэтому сообщение Кириллу и пришло от него. От радости Кодаю готов был прыгать до неба и тотчас отправился в сопровождении Кирилла. В этот день он был в суконном костюме светло-серого цвета французского покроя. Но Кирилл сказал ему:

— Надо приготовить японскую одежду и вакидзаси, кто знает, а вдруг императрица захочет взглянуть.

Поэтому Кодаю взял с собой даже косодэ, хаори и хакама.

Летний дворец имеет пять этажей, пол в нем устлан отшлифованным камнем, который называется мурамура. В нижнем этаже находится помещение для министра двора и для лейб-медиков, на втором этаже — столовый зал, на третьем помещается тронный зал. Кодаю встретили на нижнем этаже Безбородко и Воронцов и сказали, чтобы шел за ними к императрице и повели его на третий этаж. Кирилл тоже пошел за ними. Зал был размером 20 кэнов, отделан мрамором с красными и зелеными разводами. Справа и слева императрицу, как цветы, окружали пятьдесят или шестьдесят фрейлин. Среди них были две негритянки. А по эту сторону, разделившись на две группы, торжественно и величественно стояли рядами свыше четырехсот человек придворных во главе с канцлером, так что у Кодаю даже замерло сердце и от робости не мог двинуться вперед. Но Воронцов сказал, чтобы приблизился к императрице. Кодаю взял подмышку под левую руку шляпу и хотел оттуда почтительно поклониться, но ему сказали, что здесь кланяться не нужно, а надо идти вперед. Тогда он положил шляпу и трость на пол и осторожно двинулся к императрице. Потом, как его научили заранее, он опустился на левое колено, а правое выставил и, положив одна на другую руки, протянул их вперед. Императрица вытянула правую руку и кончики пальцев положила на ладонь Кодаю, и он трижды как бы лизнул ее. Таков церемониал при первой аудиенции иностранцев у императрицы. После этого он вернулся на свое место. Императрица приказала подать прошение Кодаю и, просмотрев его, спросила: "Кто писал проект этого письма, наверное, Кирилл?" Тогда Кирилл почтительно ответил, что написал в нем все так, как просил Кодаю. Она снова спросила, все ли, что в письме, правильно. Кирилл ответил, что нет ни малейшей неточности. При этом Кодаю услышал, как императрица громким голосом произнесла: "бэнъясйко". Это значит: "Достоин жалости". Затем императрица через жену канцлера Турчанинова Софью Ивановну подробно расспросила Кодаю о бедствиях на море, а также об умерших, и, когда подробно ответил на вопросы, промолвила: "Охо, дэяуко". Этими словами она выразила сожаление по поводу погибших. В это время на лице императрицы можно было увидеть сильную скорбь. Потом она, по-видимому, спросила, почему так долго ей не докладывали его первые прошения о возвращении на родину. Как потом сказали, сановник, называемый сэнатэ, задержал первые прошения, и не было доложено императрице. Императрица разгневалась и запретила тому сановнику в течение семи дней появляться при дворе с утренним визитом. В тот день праздновалось рождение августейшего внука императрицы цесаревича Александра Павловича, и на полдень был назначен парадный обед по этому случаю, но на часах уже прошел полдень, подошел уже час овцы, а императрица все еще не встала с трона. Наконец она спросила: