Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича - [20]

Между тем как всё это происходило, царь, начав розыск по делу об участниках в бегстве и других замыслах царевича Алексея, приказал произвести следствие и в Суздале. Тогда всё открылось. В комнатах царевны Марии Алексеевны найдено было письмо Досифея весьма неприличного содержания, а у Степана Глебова, арестованного в Москве, отобрано девять писем Евдокии, написанных совершенно во вкусе старинной московской нежности. Царица диктовала их Капитолине из опасения быть узнанной, если б с посланным случилась какая нибудь беда. Чтоб показать народу, насколько Екатерина была достойнее престола, чем эта слабая раба предрассудков и суеверия, царь повелел прочесть эти письма в полном собрании Сената вместе с признанием Евдокии, что они писаны от неё и что получавший их пользовался её любовью. Нарушение обета монашества подвергало ее смертной казни. Но царь удовольствовался только переведением её в другой монастырь, а царевну Марию приказал заключить в Шлиссельбургскую крепость[39].

* * *

Немало труда стоило многим другим лицам, мечтавшим о восстановлении старинных обычаев под скипетром Алексея, отделаться также счастливо. Этот роковой замысел был в России причиною множества казней. Чтоб искоренить его навсегда, царь не щадил крови и раз проколовши нарыв, хотел не полумерами, а радикально излечить его. Алексей, не смотря на его высокое рождение, должен был подвергнуться суду по всей строгости законов, суду, составленному из 120 слишком членов духовных и светских, и выслушать страшный приговор, присуждавший его к смертной казни за злоумышление против своего отца и государя. Когда его привели обратно в темницу, с ним сделались ужасные судороги, от которых он через несколько дней и умер. Некоторые подозревали, что царь ускорил его смерть посредством яда, другие говорили, что царевич умер от слишком сильного кровопускания, к которому прибегли как бы для оказания ему помощи[40]. Но если всё дело было только в том, чтоб без шума избавиться от него, то для чего весь этот правильный процесс? И без такой обстановки, возмутительной и опасной, могли бы прибегнуть к тайному убийству. Достоверно, впрочем, что царь не желал смерти царевича, а хотел только опозорить его смертным приговором и тем устранить от наследования престола, уже назначенного младшему царевичу Петру, который родился от обожаемой им супруги и в котором он надеялся увидеть наследника своего гения.

Замечательно (и это делает много чести императрице Екатерине), что в продолжение всего этого дела, столь щекотливого, на нее не пало ни малейшего подозрения ни в смерти несчастного Алексея, ни даже в желании восстановлять против него отца. Впоследствии царь говорил герцогу голштинскому, в присутствии его министра Бассевича, что она желала, чтоб его величество удовольствовался пострижением царевича в монахи без объявления ему смертного приговора, потому что пятно это отразилось бы и на его детях, одному из которых, по-видимому, предстояло поддержать со временем славу российского престола, так как слабое сложение Петра Петровича не обещало долговечной жизни[41].

Недавно какой-то безыменный историк возвестил, что вся Россия была убеждена, будто Алексей умер от яда, приготовленного рукою его мачехи. Между тем люди, много лет прожившие в России, никогда ничего не слыхали об этом. Петра Великого не щадили подозрениями в отравлении сына; следовательно, если умалчивалось о том, о чём повествует наш автор, то это, конечно, не из снисходительности к Екатерине, а скорее вследствие убеждения, что она неспособна была к подобной жестокости. Если ради короны для своего семейства она не убоялась преступления, то почему не избавилась также и от молодого царевича[42], которого на виду всех воспитывала с таким тщанием и с такою любовью, и которого готовила себе в наследники? Да и осмелилась ли бы она отравить Алексея против воли царя и, так сказать, перед его глазами? Наш историк уверяет, что никто никогда не умирал от страха после выслушания смертного себе приговора. Может быть; но несомненно и то, что многие умирали внезапно пораженные апоплексическими конвульсиями. Нет, следовательно, ничего невероятного, если и царевич Алексей, хотя и русский[43], был поражен ими именно в день объявления ему смертного приговора, а не в другой какой нибудь; даже такие конвульсии скорее могли случиться в этот день, потому что известие о присуждении к смерти должно было подействовать с особенною силою на организм царевича, ослабленный развратною жизнью и несчастьем.

Ход всего этого процесса, столь необыкновенного, не помешал царю следить с полным вниманием за его союзным трактатом с Карлом XII. В мае 1718 года конференции открылись на острове Аланде между тайным советником Остерманом и бароном Герцом, которым помогали, — первому — граф Брюс, последнему — граф Гиллембург. Карл любил свою старшую сестру особенно и был сердечно привязан к её супругу; Герц, не получавший еще увольнения от герцога голштинского, был покамест в его службе. Не смотря на всё это, на конференциях уполномоченные едва касались вопроса о восстановлении прав герцога голштинского, а о других его интересах даже вовсе и не упоминали. Зато там с большим жаром шла речь о возвращении короля Станислава