Записки о Рейчел - [45]
— В любом случае, я рад, что ты приехала.
Она что-то сонно промычала в ответ.
Я извинился и отправился вниз, чтобы отхаркаться и помочиться. Спускаясь, я по непонятной причине чувствовал себя как-то нервно и словно бы уязвленно.
В проходе, ведущем к уборной, я встретил отца. На нем была черная рубашка по последней моде (распространенной, конечно, только среди мудаковатых стариков), и он как раз раскатывал рукава. Он выглядел не просто хорошо, он выглядел изысканно.
— Ага, Чарльз, — сказал он, пытаясь придать голосу непринужденность, — я тут узнаю от твоей матери, что ты ударил Валентина. По голове. Это верно? Ты не должен этого делать. Это крайне опасно. Только не по голове. Надеюсь, это понятно? Ладно, нахлобучка закончена. Увидимся за ужином. — Он улыбнулся и попытался пройти мимо меня.
— Я бы вообще не стал его трогать, но он со своими друзьями избивал другого мальчика.
Отец теребил рукав, чтобы не встречаться со мной взглядом.
— Рискну допустить, что это так, но твоя мать и я…
— Отлично. В следующий раз, когда застану его за этим, то просто сломаю ему руку. И что это значит: «твоя мать и я»? Когда в последний раз…
— Чарльз, бога ради! — Он выглядел растерянным, сбитым с толку, как в тот раз у Нормана. — Ты же не станешь утверждать, что в его возрасте всегда вел себя примерно? — Он извлек из брючного кармана наручные часы. — Может, когда станешь старше, ты увидишь — увидишь, что неправый, который пытается выставить себя правым, неизменно оказывается еще более не прав. — Он застегнул часы на запястье. — Может, когда станешь старше, ты поймешь.
— Неплохая телега, — сказал я. — Но довольно бессмысленная в твоих устах. Может, ты и старше, но моя мать не…
— Да какое твое дело?! — Отец замолчал, но вскоре продолжил, уже мягче. — Я не вижу большого смысла в этом разговоре. — Он вынул из кармана связку ключей и стал помахивать ею из стороны в сторону. — Мы потом будем жалеть о сказанном. Чарльз…
— Все, я понял. — Жестом руки я отверг любые последующие возражения или вопросы. — Не беспокойся, я буду нем. Молчание — золото.
В уборной я помочился, откашлялся, привел себя в чувство, пропев несколько раз: «Наплюй на него, наплюй на него», — и пытался не плакать. Когда я вернулся, в комнате было темно. Рейчел спала. Я подошел к окну и стал смотреть на лес. Постепенно моя грудь перестала ходить ходуном. Я все равно не знал бы, что сказать Рейчел. Я лег рядом с ней, выгнув грудь, чтобы притупить боль в легких, и стал ждать, пока кто-нибудь не позовет нас ужинать. Долго ждать не пришлось.
Я не сводил глаз со старого козла все время, что сидел за столом, но смотреть, в общем-то, было не на что. Он был слишком занят, строя из себя Гордона — светского льва, Гордона — хлебосольного хозяина, чтобы у него еще оставалось время быть блудливым мужем или коварным ловеласом. Тем не менее он сидел между своей подружкой и ее сестрой-близнецом, тогда как моя мать на другом конце стола пыталась совладать с сэром Гербертом и Вилли Френчем — журналистом. Мы с Рейчел сидели друг напротив друга где-то посередине стола. Рейчел держалась вполне уверенно и независимо; и все же я не мог подавить в себе желания поправить или просто перебить ее всякий раз, когда она раскрывала рот.
А тем временем между сэром Гербертом и Вилли шел блестящий спор на тему современной молодежи. Я никак не мог определиться, кто из этих двоих мне более отвратителен. «Кушать подано» в отставке. Сэр Герберт наводил на мысль о мусорщике, который разбогател, выиграв в спортлото. Брыластое пористое лицо, над которым торчали клочки белесых волос, не вязалось с элегантным английским костюмом и крахмальным воротничком. В одном из ушей, по форме напоминающих вопросительный знак, пузырился крем для бритья. Ростом сэр Герберт не дотягивал и до полутора метров. С другой стороны, глядя на Вилли, вы бы могли поспорить, что он только что слез с мотоцикла, на котором носился всю жизнь на бешеной скорости. Его густые рыжие волосы были зачесаны назад в волнистую гриву; глаза тоже имели рыжеватый оттенок. Все это не давало ему преимущества в споре, хотя симпатии публики были на его стороне, чему способствовало еще и его пулеметное заикание. Сэр Герберт в лучшем случае позволял ему произнести «Я…» или «Ч…».
Герби выставил на обсуждение очередной неразрешимый парадокс, заключающийся в том, что вызывающая «неконвенциональность» молодежи на самом деле была не чем иным, как особым видом «конвенциональности». В конце концов, не стал ли вчерашний нонконформизм сегодняшним конформизмом? Кем являются все эти молодые люди, как не ортодоксами, если они претендуют на низвержение ортодоксальности?
До чего свежо, до чего ново!
Сэр Герберт обвел сидящих за столом таким самодовольным взглядом, что даже мой отец притих и заинтересованно сдвинул брови. Затем Герб решил испросить моего мнения, похвалив мой эксцентрично-строгий наряд, мои извращенные хорошие манеры, мою дерзкую опрятность. Мой ответ не был настолько уж неприличным, чтобы не привести его здесь полностью. (Он звучит так гладко, поскольку, по большому счету, это плагиат из Обращения к Моему Отцу.) В качестве извинения я стиснул лодыжку Рейчел между своих ног. Затем я сказал:
Новый роман корифея английской литературы Мартина Эмиса в Великобритании назвали «лучшей книгой за 25 лет от одного из великих английских писателей». «Кафкианская комедия про Холокост», как определил один из британских критиков, разворачивает абсурдистское полотно нацистских будней. Страшный концлагерный быт перемешан с великосветскими вечеринками, офицеры вовлекают в свои интриги заключенных, любовные похождения переплетаются с детективными коллизиями. Кромешный ужас переложен шутками и сердечным томлением.
Этот роман мог называться «Миллениум» или «Смерть любви», «Стрела времени» или «Ее предначертанье — быть убитой». Но называется он «Лондонские поля». Это роман-балет, главные партии в котором исполняют роковая женщина и двое ее потенциальных убийц — мелкий мошенник, фанатично стремящийся стать чемпионом по игре в дартс, и безвольный аристократ, крошка-сын которого сравним по разрушительному потенциалу с оружием массового поражения. За их трагикомическими эскападами наблюдает писатель-неудачник, собирающий материал для нового романа…Впервые на русском.
«Беременная вдова» — так назвал свой новый роман британский писатель Мартин Эмис. Образ он позаимствовал у Герцена, сказавшего, что «отходящий мир оставляет не наследника, а беременную вдову». Но если Герцен имел в виду социальную революцию, то Эмис — революцию сексуальную, которая драматически отразилась на его собственной судьбе и которой он теперь предъявляет весьма суровый счет. Так, в канву повествования вплетается и трагическая история его сестры (в книге она носит имя Вайолет), ставшей одной из многочисленных жертв бурных 60 — 70-х.Главный герой книги студент Кит Ниринг — проекция Эмиса в романе — проводит каникулы в компании юных друзей и подруг в итальянском замке, а четыре десятилетия спустя он вспоминает события того лета 70-го, размышляет о полученной тогда и искалечившей его на многие годы сексуальной травме и только теперь начинает по-настоящему понимать, что же произошло в замке.
Знаменитый автор «Денег» и «Успеха», «Лондонских полей» и «Стрелы времени» снова вступает на набоковскую территорию: «Информация» — это комедия ошибок, скрещенная с трагедией мстителя; это, по мнению критиков, лучший роман о литературной зависти после «Бледного огня».Писатель-неудачник Ричард Талл мучительно завидует своему давнему приятелю Гвину Барри, чей роман «Амелиор» вдруг протаранил списки бестселлеров и превратил имя Гвина в международный бренд. По мере того как «Амелиор» завоевывает все новые рынки, а Гвин — почет и славу, зависть Ричарда переплавляется в качественно иное чувство.
«Успех» — роман, с которого началась слава Мартина Эмиса, — это своего рода набоковское «Отчаяние», перенесенное из довоенной Германии в современный Лондон, разобранное на кирпичики и сложенное заново.Жили-были два сводных брата. Богач и бедняк, аристократ и плебей, плейбой и импотент, красавец и страхолюдина. Арлекин и Пьеро. Принц и нищий. Модный галерейщик и офисный планктон. Один самозабвенно копирует Оскара Уальда, с другого в будущем возьмет пример Уэлбек. Двенадцать месяцев — от главы «Янтарь» до главы «Декабрь» — братья по очереди берут слово, в месяц по монологу.
Молодой преуспевающий английский бизнесмен, занимающийся созданием рекламных роликов для товаров сомнительного свойства, получает заманчивое предложение — снять полнометражный фильм в США. Он прилетает в Нью-Йорк, и начинается полная неразбериха, в которой мелькают бесчисленные женщины, наркотики, спиртное. В этой — порой смешной, а порой опасной — круговерти герой остается до конца… пока не понимает, что его очень крупно «кинули».
Помните ли вы свой предыдущий год? Как сильно он изменил ваш мир? И могут ли 365 дней разрушить все ваши планы на жизнь? В сборнике «Отчаянный марафон» главный герой Максим Маркин переживает год, который кардинально изменит его взгляды на жизнь, любовь, смерть и дружбу. Восемь самобытных рассказов, связанных между собой не только течением времени, но и неподдельными эмоциями. Каждая история привлекает своей откровенностью, показывая иной взгляд на жизненные ситуации.
Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.
Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?