Записки о революции - [600]

Рекомендую со вниманием отнестись к этой прокламации. Соединяя в себе de verbo[157] скромные призывы («скажите, что вы против…») с фактическим максималистским бунтарством («…против фабрикантов» и пр.), эта прокламация чрезвычайно характерна для всего направления и тона большевистской агитации того времени… А в данном конкретном случае что же, собственно, предлагалось? Кому именно надо было «сказать громко, спокойно и уверенно в себе»? Куда направлять делегации? И сколько же их – от заводов и мастерских, от казарм, полков и прочих частей? Сотни, тысячи? И в каком составе?.. Подача ли это заявлений или, скорее, «мирная манифестация»? Не шли ли и в июле «сказать, что власть должна принадлежать Советам»?..

Во всяком случае, Либер имел если не солидные основания, то некоторые поводы для беспокойства… Он кричал, что перед нами новый заговор, что большевики в скрытой форме опять зовут к выступлению, что это снова апелляция к вооруженному меньшинству, которое хочет навязать свою волю полномочному органу всей демократии. Революция в опасности!.. Следующий оратор начал было призывать к хладнокровию. Но я не дослушал: я отправился разыскивать большевиков, чтобы разузнать, в чем дело.

Большевистская фракция заседала где-то далеко во дворе, но зато в удобной и просторной аудитории. Народу было, пожалуй, не меньше трех сотен человек. Среди них виднелись фигуры, которые впоследствии пришлось видеть на важнейших государственных постах. Тут был и новоиспеченный большевик Ларин. Председательствовал, кажется, Каменев. Но главную роль играл Троцкий, бывший докладчиком. Меня встречали широко раскрытыми глазами, но достаточно дружелюбно. Я сошел по амфитеатру в самый низ, к столу президиума и, улучив минутку, отозвал в сторонку Каменева:

– Скажите, каков смысл вашего листка по поводу Демократического совещания? Действительно ли вы готовите «выступление»?.. Листок толкуется именно так и уже вызывает смятение…

– Что за листок? – удивился Каменев. – Ничего не знаю. Ни о каких выступлениях не было речи. Это, очевидно, что-нибудь – местная, петербургская организация… Вот спросим.

Каменев подозвал Володарского, очевидно члена Петербургского Комитета, и спросил, что они готовят и к чему призывают.

Володарский отвечал напористо и даже немного запальчиво, видимо продолжая полемику, происходившую и в Петербургском Комитете:

– Да, мы призываем заводы и казармы давать наказы о власти Советов и посылать делегации к Демократическому совещанию. Ничего, решительно ничего тут нет страшного! Это наше право. Это просто способ мобилизации масс вокруг наших лозунгов. Не можем же мы останавливаться из-за того, что…

– Ну, это мы с вами давайте потолкуем, – прервал Володарского Каменев, как будто определенно не сочувствуя начинанию, но не желая здесь, в моем присутствии, решать партийные дела…

Во всяком случае, как бы ни обстояло дело в Петербургском Комитете, но большевистский самодержавный центр как будто бы не склонен «выступать». Да ведь всего два дня назад за его подписью было опубликовано официальное сообщение, что все слухи о новых выступлениях большевиков исходят из провокаторских источников. Как будто бы Либер пока что может быть спокоен.

С согласия начальствующих большевиков я остался некоторое время в заседании их фракции – посмотреть, послушать. Докладчик Троцкий говорил о «ближайшей задаче на Демократическом совещании: необходимо бороться самым энергичным образом и приложить все силы к тому, чтобы заставить съезд взять власть в свои руки; это будет первый этап к переходу власти в руки Советов».

Это была одна тактическая линия большевиков. Троцкий здесь как бы продолжал свою «эволюционную» линию, выявленную на наших глазах еще на июньском Всероссийском съезде. Тогда было «двенадцать Пешехоновых», сейчас – власть Демократического совещания… Несомненно, и Каменев был на стороне той же тактики.

Впоследствии, однако, я узнал, что была и другая линия. Ленин из какого-то своего далека в эти дни слал письмо за письмом к своим ближайшим товарищам. Из своего далека он требовал, чтобы они, нимало не медля, оцепили и арестовали полуторатысячное Демократическое совещание. О, сил для этого было достаточно! Столько их в Петербурге еще не было никогда. Военно-техническая сторона, хотя бы и с трудностями, и с огромными жертвами, была бы, вероятно, выполнена с успехом. Но каков политический смысл этого акта – этого мне не понять. Снова меньшинство, или – будем говорить – советская половина, давит единым духом, кулачной расправой другую половину, вместе с земствами, городами, фронтовиками, и производит величайший всероссийский кавардак, путаницу, действительную анархию и всеобщую свалку. Ведь сейчас еще по-прежнему пришлось бы объявлять (хотя бы временную) диктатуру партийного большевистского ЦК. А тут бы опять выиграл Керенский со своими Кишкиными и Бурышкиными. Политическая бессмыслица была не только перворазрядная, но, можно сказать, и испытанная… Но Ленин, так же как и Троцкий, продолжал свою старую июньскую линию бесшабашного, импрессионистского, медвежьего, всесокрушающего наскока – на авось…