Записки о революции - [520]

Возникновение этой «партии» – одно время приобретшей довольно солидный вес – было явлением довольно любопытным. Основывая нашу газету, мы, «группа вольных интеллигентов», менее всего стремились и надеялись создать вокруг себя какое-либо подобие политического «новообразования». Если мы, в частности, рассчитывали сослужить службу социал-демократической партии, как таковой, то именно содействием ее объединению. Но вместо того вышла самостоятельная группа…

Очевидно, это было стихийно неизбежно и отвечало объективным потребностям движения. Мы знаем, что «Новая жизнь», вообще говоря, пришлась «ко двору». И мало-помалу в разных местах России небольшая часть ее постоянных читателей – с революционным прошлым или без него – стала организационно объединяться вокруг ее позиций. На этот счет стали поступать материалы в редакцию. Провинциальные группы стали понуждать «вольных интеллигентов» возглавить их нарождающиеся организации. Стали требовать всероссийской конференции и создания всероссийского центра…

Внефракционная редакция газеты пошла навстречу, и в конце концов «партия» образовалась. В ее организационный центр вошли все члены нашей редакции, кроме меня и Горького. Еще – из «имен» – туда входили Рожков, Лозовский, Линдов… Меня также обыкновенно считали «новожизненцем», но я организационно принадлежал к меньшевикам-интернационалистам. И даже смотрел скептически и свысока на новую «партию», называя ее в шутку «обществом любителей партийно-социалистической деятельности».

Считали – одни из полемики, другие из «объединенческого» патриотизма, – что на конференции в лице «новожизненцев» представлены большевики. Но это было не так: от мартовцев их, в общем и целом, было невозможно отличить даже под микроскопом. Что же касается соотношения сил, то оно было сначала неясно… Но оно вскоре выяснилось.

Конференция открылась при большом стечении публики и журналистов, понаехавших в Лесной, несмотря на трудности сообщения… Программа конференции была, быть может, излишне обширной: она была чуть ли не равна программе июньского советского съезда. С точки зрения ее «объединительных» целей, было бы, пожалуй, лучше сосредоточить все внимание на основных проблемах революционной политики, оставив в стороне такие органические пункты, как аграрный вопрос или Учредительное собрание. Это было бы тем более целесообразным, что дебаты в силу особых свойств конференции неизбежно должны были быть очень громоздки: по каждому пункту выступало по два, по три, а то и по четыре докладчика — от каждой из наличных фракций.

Перед тем как приступить к первому пункту программы – к докладам о «политическом положении страны», – один из левых делегатов устроил «каверзу». Он предложил конференции присоединиться к вчерашнему вотуму Петербургского Совета о смертной казни. Церетели мужественно выступил против, Мартов – за. Все ждали первого голосования как показателя соотношения сил. Результаты были: за Церетели 81 голос, за Мартова 65, при 12 воздержавшихся. Это, казалось, было лучше, чем можно было ожидать. Увы! Дальнейшее не замедлило показать, что меньшевистское офицерство безнадежно завязло в болоте оппортунизма и обывательщины. Голосование резолюции о «политическом положении» дало докладчику Церетели уже 115 голосов, а содокладчику Мартову – только 79…

В конечном итоге конференция к объединению не привела. «Новожизненцы» сохранили свою полную обособленность. А группа во главе с Мартовым выступила с декларацией, где заявила, что она и впредь сохранит за собой полную свободу действий, ибо конференция определенно стала на путь сотрудничества классов, не совместимого с принципами революционного марксизма. Но в этой группе насчитывалось только 25 делегатов…

Главными действующими лицами, как всегда, были столичные лидеры. Церетели, Либера и их армию почти ничто не отделяло от потресовцев. Напротив, их сплачивала в единый монолит ожесточенная борьба против Мартова и прочих наличных «большевиков»… Дан все еще был выбит из строя своим личным несчастьем и в конференции не участвовал. Так что «звездная палата» была представлена совершенно «неумеренно». Насколько, можно сказать, невменяем был Церетели, видно из таких, например, отрывков его речей.

– На московском совещании впервые после 3 июля представители всех трудовых элементов пытались сговориться об объединении революционного фронта… Опасность изоляции рабочего класса была ликвидирована созданием общей платформы, выработанной передовой частью рабочего класса.

Таков был лидер меньшевистского большинства. Такова, стало быть, была и его армия. Конечно, были в ней и «недовольные» элементы. Иные почтенные деятели не только косились и вздыхали, но и мотались между большинством и меньшинством. Таковы были Абрамович, Горев, отчасти покойный Исув. Но к меньшинству они не присоединялись – «ради „единства“ и „страха большевистска“.

По вопросу о войне вслед за правым докладчиком Либером и левым Абрамовичем должен был выступить докладчик „новожизненцев“ – Базаров. Но он почему-то уклонился, и группа уполномочила на это дело меня. Это было не вполне удобно, но впоследствии это случалось со мной (и с „новожизненцами“) не раз. С разрешения президиума и своей собственной группы я выступил и был жестоко „разнесен“ Церетели.