Записки неримского папы - [4]

* * *

Артем – интеллектуал. Самый малолетний в стране – в свои-то несколько месяцев. Он успокаивается, если читать ему стихи. Правда, бывают нюансы. Например, декламируешь ему с придыханием: «Машенька, я никогда не думал, что можно так любить и грустить», а он смотрит на тебя таким проникновенным и вдумчивым взором и одновременно протяжно и смачно пукает. Или улыбается во весь рот и агукает, пока ты ему, сюсюкая, произносишь: «Умер быстро. Лихорадка. По торговым он делам сюда приплыл, а не за этим».

* * *

После рождения Артема я стал крайне раздражителен. Меня раздражают гордые владельцы тюнингованных консервов, не пропускающие тебя на пешеходном переходе с коляской. Раздражают крашеные тетки с пунцовыми лицами, с дохлыми лисами вокруг шеи. Эти тоже не пропускают на узких улочках во дворах, так что ты вынужден съезжать на обочину. Они же проходят мимо коляски, не понижая голоса, продолжая проклинать кого-то в своих бюджетных телефонах. Раздражает соль русской нации – алкаши на комариных ножках, которые дымят рядом с ребенком, спорят на лавках друг с другом о своих дешевых экзистенциальных кризисах и разве что не срут тебе под ноги. Не меньше раздражает все это новое татаро-монгольское иго в от-кутюр-от-черкизон, которое позволяет себе смотреть вслед твоей жене, гуляющей с ребенком, так, как будто они сверху Делон, а снизу Дуэйн «Скала» Джонсон. Раздражают вечно жужжащие вокруг, матерящиеся подростки со своими выцветшими до времени девочками-дворняжками. Раздражают чахоточные врачи в государственных поликлиниках, которые лечат твоего ребенка по методике «Окей, гугл». Раздражают встречные старухи со скомканными от беспутной жизни лицами, прожигающие тебя взглядом насквозь. От таких инстинктивно хочется закрыть коляску своим телом, потому что их ненависть идет впереди них.

Я долго размышлял над метафизикой этого своего раздражения. И нашел два возможных объяснения. С одной стороны, есть вероятность, что я просто необъективен. Что я обращаю внимание только на темную сторону Луны – ведь вокруг есть и много хорошего, а я программирую свою психику на плохое, хотя, напротив, нужно учиться видеть радугу во всем ее спектре. С другой, не исключено, что просто на текущий момент в Москве скопилось критическое количество м*даков.

* * *

Я против деспотизма в воспитании. Терпеть не могу, когда родители сами решают, в какую секцию должен пойти их ребенок. Например, Артем будет заниматься только тем видом спорта, которым захочет, абсолютно любым. Главное, чтобы это был футбол.

* * *

Долго Артем не хотел слушать классику. Плакал и даже немного извивался в кроватке под Knocking on the heaven’s door. Я все сокрушался: медведь парню на ухо наступил, не понимает ритмических созвучий. А потом все разом прояснилось. Когда я однажды перестал подпевать. Оказалось, это не Боб Дилан мелкого раздражал, а папин омерзительный голос.

* * *

Какая же это идиллия: слева жена, справа я, а посередине сопит наш малыш. Засыпаешь – и будто слышишь, как десятки розовых фей порхают вокруг вас, точно мотыльки. И без всякого кокаина…

Но первая эмоция ранним утром следующего дня – ощущение тотальной тревоги. За ночь случилось что-то непоправимое. Я вдавлен в стену спальни какой-то чудовищной силой. Жены нет рядом. Где моя жена? Ах, вот она, свернулась калачиком у меня в ногах. Что же случилось здесь за несколько часов ночного сна? Нас с женой словно разбросало в стороны ядерным взрывом… А вот и он, эпицентр взрыва: по-прежнему лежит и посапывает рядом, только теперь уже в победном одиночестве посередине кровати, в позе звезды.

Я снова погружаюсь в сон. Это странное ощущение, когда даже во сне понимаешь, что у тебя болит голова. Сотня микроскопических гномиков добывают нефть из твоего черепа крошечными кирками. Я открываю глаза. В это мгновение маленькая пяточка прилетает мне точно в лобик. Оказывается, Артем подполз ко мне вплотную, лег на бочок и уже какое-то время сосредоточенно пинает ножками мою тыкву. Я непроизвольно пытаюсь оценить точность и технику ударов. Говорю про себя, что, если выживу сегодня, все-таки отдам малыша на футбол. Жена в моих ногах прикинулась мертвой, не шевелится и дышит через раз. Под монотонность ударов плюшевых пяток я снова погружаюсь в дремоту.

И мне снится кошмар. Я стою в цепях на лобном месте, и императрица Екатерина приказывает вырвать мне ноздри. Палач приближается с раскаленными щипцами. «В этот момент все же должны просыпаться!» – кричу я себе во сне, но почему-то не просыпаюсь. Ощущения оказываются крайне натуральными. Я вздрагиваю и вновь открываю глаза. Пальчики Артема торчат из моих ноздрей. Он использовал мои ноздри, чтобы подтянуться поближе ко мне. У меня самопроизвольно начинают литься слезы…

Пока Артем жует свои ножки, у меня получается еще раз задремать. Сколько продолжалось забытье, неизвестно. Я прихожу в себя от какой-то давящей тишины. Перед моим лицом что-то белеет. Вот я уже различаю красивых лошадок, милых слоников. Видимо, думаю, это облака, а я уже в раю для невыспавшихся пап. Но вскоре обнаруживаю на заднем плане довольную, даже счастливую физиономию Артема. Белое перед моим лицом – это его подгузник. Малыш каким-то образом развернулся возле моего бездыханного тела, задрал ножки и нацелил подгузник прямо мне в лицо. Клянусь, я слышал, как несколько злобных троллей у Артема в голове дружно скомандовали: «Огонь!»