Я подошел к обществу и попросил огня раскурить сигару.
— Что, сударь, вышли прогуляться? — сказал ловчий.
— Да. Наскучило там сидеть. Все горячатся, спорят и все-таки не столкуются, что делать.
— Да што… Не слушал бы!… Дбруц!
Феопен размешал остаток запарки и обратился ко мне:
— Это я вам доложу, сударь, у нас всегда так ведется: с подходом да свысока! Вот и сюда пришли за каким делом? На столбах грамоты вычитывать! Уж это я вам доложу, что не выду так отсюда, а вырою столб и буду возить с собою; куда придем — там и поставлю: пусть их читают на здоровье!
— Нельзя же, любезный друг! Это дело такое: на что если пойдет — и столбу верь. В чужих дачах, ты сам знаешь, травить нельзя, а пойдешь наперекор, — так, пожалуй, влетишь в такое дело, что после и не распутаешься!
Вместо всякого возражения Феопен отвернулся к корыту и начал глядеть по-своему. Эта переглядка вместе с молчанием для меня, начавшего несколько понимать, натуру Феопена Ивановича, значила ясно: «Дескать, и этот городит такой же вздор, как остальные; и этому больше нечего отвечать, как «слушаю!»
— Серега, веди! На место! — крикнул он гончим. Собаки скучились и пошли вслед за Сергеем. — А ты, Пашутка, снимай корыто!
Пашка принялся снимать с колушков корыто для того, чтобы развесить его на жердях для просушки.
— Виноват, сударь, потревожил я вас оттуда. У меня до вас нужное дельце, — начал Феопен, отходя в сторону.
— Очень рад служить, чем могу. Говори, что надо?
— У вас лошади не истомлены, шли налегке; кучер ваш парень степенный… Нужновато б съездить мне, недалече тут, к куме… Не пожалуете ли вашу тройку? Лошади будут сохранны, езды тут нисколько.
— Помилуй, Феопен, как же тебе не стыдно затрудняться в таких пустяках? Сам бы раньше меня распорядился и съездил, куда надо. Лошади свежие, что им, сделается?
— Нет, уж вы сами потрудитесь приказать, своим, словом: это для меня верней. Да там, между господ, неравно, к речи придет, не проговоритесь как-нибудь. Мне бы съехать только так, чтоб невдомек нашему народу, а там пожалуй, хоть и спохватятся, подождут, невелика важность.
Объяснивши в коротких слонах, какого рода приказание я должен буду отдать Игнатке, Феопен кликнул своего выжлятника, которому, как видно, он доверял во всем значительно больше, нежели Сергею.
— Пашутка, летай, сыщи ихнего кучера да шукни ему, чтоб поспешил сюда! Только, смотри, осторожней; не заприметил бы кто.
Недолго пришлось нам ожидать. Пашка и Игнат мигом явились.
— Игнатка, — сказал я своему вознице, в сумерки надень на тройку хомуты, только так, чтоб этого не заметили и не было расспросов, и как только народ соберется ужинать, запряги осторожнее и съезжай со двора как можно тише. Феопен Иванович с Пашкой поедут с тобой куда надо. Ты теперь останешься в полном распоряжении у Феопена Ивановича, и если он похвалит тебя за усердие, то получишь большое от меня спасибо.
Пожелав Феопену Ивановичу счастливого пути, сам не зная, в какую сторону лежал этот путь, я пошел обратно, нимало не затрудняя себя вопросом и желанием разгадать затею нашего ловчего.
«Что будет, узнаем после, — думал я, — а теперь надо молчать».
С этой мыслью очутился я снова и обществе горемык-охотников. Горячий спор и длинные рассуждения шли у них по-прежнему, но дело от этого не уяснялось, и прежнее решение оставалось во всей силе.
Принялись наконец с досады подтрунивать над своим безотрадным положением. Владимирец в этом случае первенствовал и резкими каламбурами вызывал общий хохот.
Подали уже свечи, и, слушая втихомолку разные побасенки, я преспокойно допивал второй стакан чая, как нежданно рушилась гроза на мою тайну.
— Ну, если ты так твердо веришь его словам (словам Феопена), — начал вдруг Алеев, относясь к Бацову, — так ты бы потрудился разузнать от него хорошенько, с чего он вздумал утверждать.
— Однако ж, — подхватил граф, — я сам почти одного мнения с Лукой. — Ты знаешь ведь Феопена: он скорее промолчит о деле, в котором сам сомневается.
— Хорошо. Если он докажет чем бы то ни было, что для нас лучше оставаться здесь, а не идти дальше, — я готов оставаться и ждать хоть целую неделю.
— Пожалуй. Эй, кликните Феопена! — крикнули два голоса разом, и Фунтик прытко побежал из избы.
«Ну, — подумал я, — что теперь лучше: быть или не быть Феопену?»
Прошло около получаса, и Фунтик явился с докладом, что Феопена Ивановича нигде не сыщут.
— Как не сыщут? Пошли кого-нибудь поумней, чтоб спросили у выжлятников, — сказал Алеев.
Прошло еще полчаса. Явился посланец «поумней» и донес, что ловчего нет нигде, и вдобавок Пашка пропал.
— Дурачье! Послать сюда Сергея!
Явился Сергей и доложил, что, когда он уходил ужинать, Феопен и Пашка оставались при стае, вернувшись же назад, он не застал ни того, ни другого.
После этого донесения последовал новый приказ: узнать, где Феопен и Пашка.
Вслед за тем в присутствии моем было отправлено пять посланцев справиться уже о том, нашли ли Феопена? Наконец в половине двенадцатого явился сам Артамон Никитич и доложил как-то тревожно и таинственно, что моя тройка сбежала куда-то со двора.
— Ну, об этом не хлопочите, — отвечал я, надумавшись на свободе, как поискуснее солгать, — Я еще с утра приказал Игнатке перековать пристяжных и перетянуть шину
