Записки лжесвидетеля - [31]

Потом наступил провал. Точнее, целый ряд провалов в памяти, отделенных несколькими картинами или группами картин друг от друга. Такие просветы, окна в прошлое иногда обращены к чему-то действительно важному, но порой совершенно случайны, и нужны, чтобы человек не потерял след в том тревожном, постыдном и прекрасном времени, которое зовется детством. Почему оно прекрасно, знают все, но чем деятельней и самобытней хочет проявить себя отдельная человеческая воля, чем больше попыток самовыражения делает она, тем сильнее преследуют ее горькие, смешные, детские просчеты, и за них стыдно.

Мальчик вырос, и память не желает досаждать ему перечнем глупых ошибок. Мать все так же ходит в молочный магазин на проспекте. Буквы у вывески по-прежнему четкие и даже еще четче, оттого что неоновые и светятся в темноте. Конечно, это естественно, что мать постарела и осунулась. Но отчего она, больная, так за всю свою жизнь нигде и не побывала, ничего не дождалась, не увидела ничего из того, о чем мечтала когда-то, – болью перехватывает горло от мысли об этом. А вокруг все по-прежнему: белые ночи, дни солнечные и хмурые, и каждый, кому не скучно, без умолку трещит о том, что металось тогда сумасшедшим зайцем в глазах. Шуршат шины, воют кошки, и туман обучает искусству конспирации петербургские подворотни.

Мальчик вырос, я уже сказал об этом. Он работает инженером или врачом. Ведь это неправда, будто он – это я. Мы с ним редко встречаемся, и откуда мне знать? Иногда он выходит на набережную и смотрит на сталкивающиеся лбами льдины. Кричат чайки, и студеные волны льются в самое пресное море в мире. С востока напирает многолетний ветер, день тонет на западе, и наступает оцепенение.

Человек не замечает реки. Он стоит на площадях, на мостах, на проспектах. Порою он видит, будто застыл на Перыни, близ древнего капища, и, пройдя мимо Василия Блаженного, выходит к Днепру. И везде, где бы он ни был, он ненавидит свою неподвижность и одиночество, не понимает, куда могли деться те стремительные, что попадались навстречу в тот день, он почти готов зарыдать… Но ширится чувство всеохватности, взгляд уходит за реки, за годы, вновь вспоминаются юная мать, маленький мальчик, солнце, разбивающее тучи… И пусть Перун больше не мечет молний – кому оно нужно, мертвое идолище! – но близится нечто, и ноздри ощущают уже освежающий запах озона, который становится все крепче и крепче.

1980

Под знаком зодиака

Памяти Ийона Тихого посвящается

Так, значит, вы спрашиваете, как это было? Так вот, лечу я на своей фотонке – решил, понимаете ли, перивселенское путешествие совершить. Вокруг Галактики можно, а вокруг Вселенной что же, нельзя? Ах да! Я же забыл: вы ничего не понимаете… М-да… Как бы вам это сказать? Ну, помните, в 24 году Великого Всегалактического Межзвездного Кольца, через три года после того, как в сто тринадцатой секции Млечного Пути нашли исчезнувшую четыре с половиной миллиона лет тому назад цивилизацию Плутона. Им, видите ли, образование кольца у Сатурна нервы расшатало! Вот и пришлось бедолагам или кольцо убрать с глаз долой, или самим по добру по здорову сматываться. Начались у них там какие-то дебаты, кто-то говорил о долге перед будущими исследователями. Уникальное, мол, явление…

Хорошо себе уникальное! У одной только Альфы Кассицефейопеи таких милых явлений около сорока! То есть что это я говорю? Кассицефеи! Подождите, подождите… Цепейофеи! Тьфу, черт! Никогда, наверно, не научусь правильно выговаривать это проклятое имечко! Ну вот. А переселяться поближе к Солнцу, чтобы и видно не было идиотской планетищи, они тоже не могли – все орбиты были уже заняты. Хуже коммунальной квартиры. Попробовали они тиснуться на Фаэтон, а он вдруг взорвался сдуру. А почему – Бог его ведает. Они так до сих пор и не понимают. Да-а… Ну, словом, переселились… Что-то я, кажется, немного от темы отвлекся. Так на чем бишь мы остановились?

Ах, да! На этой несчастной Альфе. Прожил я там в общей сложности лет двадцать. Ничего звезда, красивая. Великовата, правда, – зато ночи круглый год белые, как в Ленинабаде… А? Что-то не то? Не на Альфе? Ну, может, тогда на Бете. Там я тоже… Что? На ракете? На какой ракете? Ну, конечно же, на моей – фотонке. Только вы ведь не знаете…

Ах, черт! Вспомнил, вспомнил! На чем работает. Работает-то она на гравитационно-электромагнитно-пространственном силовом принципе, да вот как вам про принцип-то рассказать? Ну да, словом, в 24 году Иван Родригович Мбвангораса открыл эту самую гипотезу, то есть, я хотел сказать, теорию – о кварках пространства. Ну, а у пространства, сами ведь знаете, четвертое измерение – время. Конечно, сразу стали биться над практическим применением: как бы это половчее пространство во время перевести, а время в пространство…

Был, помню, один тип, так он такое хитрое предложение выдвинул! Послать, видишь ли, экспедицию на Луну, окружить ее какой-то мудреной машиной, что-то там запустить – и вот на нашем дорогом сателлите все пойдет кавардаком, одна из пространственных координат обратится во время, экспедиция садится в автобус и катит вдоль координаты, регулируя скорость изменением угла между этой координатой и другими. Знаете, по теореме: Пифагоровы штаны во все стороны равны! И шпарить так, пока не окажется она – экспедиция, значит – лет, так, на тыщу вперед. А потом вернуться в день рождения Мбвангорасы и все рассказать…