Записки летчика-испытателя - [23]

Каждый летчик стремится овладеть более современной и сложной техникой, пересесть на более мощный и новый летательный аппарат.

Я тоже этого хотел, но на что я мог надеяться? Перспектива летать на "настоящем" самолете — а в моем представлении это был реактивный истребитель или лайнер типа Ту-104 — у меня практически отсутствовала: реактивных истребителей в ту пору в ДОСААФ не было, добраться до Ту-104 при переходе в гражданскую авиацию из аэроклуба тоже надежды было мало. Поэтому я не особенно и надеялся на то, что когда-нибудь буду летать на скоростных самолетах.

Работал у нас в парашютном звене летчик-инструктор Сергей Смирнов — шикарный рыжий парень, щеголь и балагур. Мы были с ним в хороших отношениях, и как-то раз за кружкой пива он мне сказал, что в нашем отделе кадров видел письмо за подписью самого Михаила Михайловича Громова с просьбой подобрать кандидатуру, подходящую для приема в школу испытателей.

Требования к кандидатам были следующие: возраст не более 28 лет, налет 800-1000 часов, желателен налет на реактивных самолетах и высшее образование.

Конечно, мои мысли сразу приобрели определенное направление — как бы пробиться в эту школу… Налет у меня был подходящий, возраст — тоже, в институт поступить можно, реактивный налет вроде бы только желателен, но не обязателен — дай-ка попытаю счастья, авось, повезет!

Много позднее я узнал, что в те годы в Управлении летной службы Министерства авиационной промышленности, возглавляемой М. М. Громовым, решились на эксперимент: взять в ШЛИ, наряду с военными летчиками, нескольких аэроклубовцев, вот и послали тогда эти письма-запросы.

В результате в 1957–1958 годах в школу приняли нескольких инженеров, окончивших МАИ и летавших спортсменами в московских аэроклубах. Они закончили ШЛИ, нормально работали, но судьба оказалась к ним неблагосклонной — большинство из них погибло при разных обстоятельствах.

Я послал письмо в ШЛИ с просьбой рассмотреть мое заявление о приеме и получил ответ, в коем сообщалось, что набор слушателей в данном году закончен, и ни слова не говорилось о том, подхожу ли я по своим данным.

У меня появилась какая-то надежда. Я старался побольше летать, занимался спортом и даже попытался поступить в Казанский авиационный институт — в Новосибирске было его учебно-консультационное отделение, но не прошел по конкурсу.

На следующий год я снова написал в школу испытателей, но на этот раз мне ответили вполне определенно: ввиду отсутствия налета на реактивных самолетах я не подходил к обучению в ШЛИ. Видимо, требования к кандидатам ужесточились. Можно было и расстроиться, да ведь я не очень-то и надеялся на успех… Но мне повезло, не первый и не последний раз в жизни.

Был в нашем аэроклубе интересный человек — Михаил Андреевич Волков, один из первых сибирских летчиков и планеристов, всю жизнь проработавший в учебной авиации. Летчик-инструктор, начальник штаба, замполит, преподаватель аэродинамики — какие только должности не занимал он в аэроклубе!

Очень сдержанный, суховатый, не слишком общительный, он искренне любил авиацию и привечал людей, родственных ему по духу. Старался он, чтобы летчики развивали свой кругозор, повышали грамотность, пытался применять какие-то оригинальные методы обучения, знакомил с новинками авиации, в общем, хотел, чтобы летчики-инструкторы не замыкались только на своем ремесле. Почитывал он нам и художественную литературу, относящуюся к авиации, и однажды устроил коллективную читку повести Д. В. Зюзина, о которой я упомянул в начале этих записок.

Михаил Андреевич знал о моем желании стать испытателем и посоветовал обратиться к С. Н. Анохину, чьим курсантом довелось ему быть в 30-х годах в Коктебеле, в Высшей планерной школе. Он добавил, что Анохин очень хороший и отзывчивый человек и, может быть, в чем-то сможет мне помочь — хоть посоветует, что делать. У Михаила Андреевича был домашний адрес С. Н. Анохина — с его женой, Маргаритой Карловной, он встречался на каком-то съезде старых планеристов, — и я тут же написал письмо Сергею Николаевичу, испытывая некоторое смущение от своего нахальства…

Ответ, который я не очень-то надеялся получить, пришел на удивление быстро: Маргарита Карловна писала, чтобы я поскорее посылал документы в ШЛИ. Ошалевший от радости, посылаю документы, и через короткое время получаю их обратно с прежней мотивировкой — нет реактивного налета…

Осенью 1959 г. я впервые в жизни решил отдохнуть на Черном море. Поехал в Сочи через Москву, так как хотел навестить бывшего инструктора нашего аэроклуба Владимира Дворянкина, учившегося в ШЛИ на вертолетном отделении, куда он попал в 1958 г. не без помощи своего прежнего преподавателя в Калужской планерно-вертолетной школе ДОСААФ, имевшего авторитет в испытательных кругах.

Жил Дворянкин в подмосковном поселке Кратово, недалеко от школы испытателей; естественно, я попросил его показать мне это недоступное для многих летчиков заведение. Тогда оно еще не было недоступным в прямом смысле этого слова — находилось на неохраняемой территории, — и мы даже прошли внутрь здания. Позавидовал я Володе белой завистью, повздыхал, но на вертолетах я не летал и, конечно, не имел никаких шансов быть испытателем этих машин, да и не очень меня на них тянуло. Перед отъездом из Москвы я набрался смелости зайти к Анохину домой — просто так, на всякий случай. Хотелось посмотреть на легендарного летчика-испытателя, тем более, что я имел к этому посещению благовидный предлог: на письмо-то мое Маргарита Карловна ответила, надо и поблагодарить за участие.