Записки космического контрразведчика - [78]

Шрифт
Интервал

Особенности национального отдыха

Анекдотичный, но показательный случай имел место во время одной из командировок «на выживание» при нештатном приводнении. Дело было в Джугбе, на берегу Черного моря. Присели космонавты и американские астронавты на полянке после тренировок и повели рассказы. До этого целый день они болтались по волнам, и многих укачало. От рассказов о морской болезни перешли к «болезни невесомости». Большой любитель шуток, анекдотов и приколов Юрий Глазков на полном серьезе повел разговор с американцами.

— Вот как ты думаешь П., почему русские космонавты переносят эти болезни движения легче, чем вы, американцы ? — спросил он.

П. стал искать в закоулках памяти правильный ответ, и, естественно, образовалась пауза.

— А я скажу! — продолжал Глазков. — Ты вот сразу ответь мне, ты часто выпиваешь? — генерал поставил вопрос ребром.

— Нет, конечно, очень редко.

— А твой отец? — продолжал наступать Глазков.

— Совсем не пил, — был ответ П.

— Ну, о дедушке я и не спрашиваю, потому что в его время в США «работал» сухой закон! Так ведь? — и, не дожидаясь ответа, Глазков продолжил: — У нас же картина совсем другая! Деды воевали в Первую мировую, в революцию и в Гражданскую и для снятия стресса пили. Отцы прошли пекло Второй мировой, где уже каждый день наливали фронтовые 100 граммов. А состояние опьянения — это та же невесомость, так что наша переносимость к невесомости гораздо лучше. Она, можно сказать, уже на генетическом уровне, ты понимаешь?

— Да-да, конечно, — кивает уже выпивший П., и, кстати, заметно, что он этот треп воспринимает всерьез.

— Ну ладно, пошутил я, — говорит Юрий Глазков, наливая по новой.

— Нет, Юрий, ты прав, — теперь уже упрямо настаивает П. — И я в этом вчера убедился, да так, что сегодня еле пришел в себя. Мы не умеем пить! Ведь вчера « принимали » одинаково, и ваши ребята сегодня работали, как ни в чем не бывало, а я целый день в полной прострации!

Завершив монолог, П. стал рассказывать о той части вчерашнего дня, которую помнил... Остальные детали его поведения дополнили непосредственные участники событий. Итак, события предыдущего дня развивались следующим образом. По случаю присвоения очередного воинского звания полковника два офицера из отряда решили проставиться перед коллективом • По существующей традиции, каждое мероприятие отмечается отдельно, совмещать строго запрещено. Вот и договорились, что один проставляется в 11:00, другой — в 16:00. День был предвыходной, да еще и перед выездом в командировку на море.

Насилия во время фуршетов не было никакого, но всегда находились блюстители традиций, которые не давали возможности гостям сачконуть. Особенно, если это были иностранцы. И если они не проявляли должной стойкости, то «попадали» по полной программе и... в конечном счете испытывали все прелести русского гулянья и, что еще тяжелее, похмелья.

— Побывав на обоих фуршетах, — продолжал П. — я под контролем старших товарищей выпил все предложенное и, естественно, пропустил спортивные занятия в бассейне. В конце концов попал туда, но чтобы просто поплескаться и снять некую тяжесть в организме. Однако и здесь прогадал. Ведь был же предвыходной день, и в бане у бассейна другие хорошие люди тоже отдыхали по-русски и приняли меня в свои объятия. Эдак по-славянски «ненавязчиво» мне налили пивка с рыбкой, затем добавили водочки и только после этого почему-то вдруг решили устроить соревнование по переныриванию бассейна, зная, что я хороший пловец и ныряльщик. Я не стал спорить, но и не боролся за результат. Ваши же здоровяки с большими животами сделали «заход» и, буквально царапая ногтями по дну, прошли под водой большее, чем я, расстояние. Это задело меня, честолюбивого астронавта, и я предложил поединок по армреслингу. Ваши согласились и, хитро используя особенности деревенского стола, щедро политого пивком, уложили меня, лихого вояку. Я искренне сокрушался, говорил, что сегодня не в форме и много выпил. Но меня успокоили тем, что заявили: «Мы-то уже второй день не лимонад пьем!» И вдруг решили проверить меня на знание русского языка, чем я в общем-то гордился, и предложили спеть «чисто русскую» песню: «Ридна маты моя, ты ночей нэ доспала, ты водила мэнэ у поля край сэла!» Я пытался петь, затем перешел на подвывание и никак не мог понять, почему слова вроде бы русские, но такие непонятные. Подняв руки, я признал поражение, налил всем присутствующим и сказал тост: «Вы чудесные ребята!» Затем быстро сполз на лавку и уснул. Благо, что в таких компаниях, как правило, все друзья. Меня быстро доставили в профилакторий, ласково уложили и под контролем врача оставили до утра.

На следующий день все отъезжающие в командировку собирались на площадке перед памятником Юрию Гагарину. И вдруг, как говорят, «картина маслом»: пошатывающийся П. и доктор вслед за ним с чемоданом двигаются сразу в сторону магазина «Дары природы». Быстро заполучив по паре бутылок пива, лихо выпивают их с характерным интригующим звуком. При этом бутылки открываются большим пальцем правой руки.

Временами мы сообща смеемся над такими ситуациями, подтруниваем над своими зарубежными товарищами, попадающими в ту либо иную потешную историю, и делаем вид, что не замечаем, как и наши друзья постепенно становятся неизменными персонажами таких историй. А конец у них один и, к сожалению, это не хеппи-энд.


Рекомендуем почитать
Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.


Островитянин (Сон о Юхане Боргене)

Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.


Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий

Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.