Записки Клуба Лазаря - [25]

— Но это не первое подобное происшествие?

— Нет, разумеется. С тех пор как мы начали работать над этим треклятым кораблем, погибло уже, наверное, десять человек, и еще больше было ранено. Знаете, я видел, как раненые ждали больше часа, пока кто-нибудь снизойдет до того, чтобы отвезти их в больницу. Этих проклятых боссов больше волнует вышедшее из строя оборудование, чем раненые люди. — Он замолчал и снова посмотрел на Фрэнка. — Как говорит моя жена, нельзя приготовить пирог, не разбив яиц. А вот мистер Брюнель молодец: рисковал так же, как и мы, — я уважаю его за это.

— Не помню, чтобы его тоже подбрасывало в воздух, — сказал я, вспоминая, как Брюнель сразу после трагедии настаивал на возобновлении спуска корабля.

— О нет, ему тоже многое пришлось пережить, — пробормотал Уолтер.

Меня заинтриговали его слова, но я видел, что Уолтеру требуется отдых, поэтому попрощался с ним и ненадолго задержался у постели Фрэнка. Слова Уолтера про яйца и пирог заставили меня вспомнить высказывание мисс Найтингейл о цене прогресса. Неужели эти изувеченные люди были той ценой, которую нам приходилось платить?

Я уже собирался уходить, но столкнулся с доктором, который как раз начинал обход. После того как мы представились друг другу, он с удовольствием обсудил со мной состояние пациентов. Как я и предполагал, его прогнозы насчет состояния Фрэнка были неутешительными. Череп был серьезно поврежден упавшей на него балкой, и даже если бедняга выживет, то утратит часть умственных способностей. Меня также огорчило, хотя совсем не удивило известие о том, что Уолтер никогда не сможет заниматься физическим трудом. Они оба оказались теми самыми разбитыми яйцами.

Пока мы беседовали, мое внимание привлек еще один человек, вошедший в палату, в рабочей куртке. Подбитые гвоздями ботинки стучали по деревянному полу, он прошел между кроватями и остановился у изножья постели Уолтера. Они о чем-то заговорили, но я был слишком далеко, чтобы расслышать. Я подумал, что это один из рабочих, приятелей Уолтера, пришел проведать его, и вернулся к беседе с доктором. Краем глаза я заметил, что новый посетитель перешел от кровати Уолтера к Фрэнку. Как и я, он постоял там немного, а затем направился в нашу сторону. Но когда он подошел ближе к двери, я с удивлением узнал в нем Оккама — молодого франта из Клуба Лазаря. Его глаза закрывал козырек потрепанной кепки, а стройная фигура была облачена в костюм, который, казалось, вытащили из тележки старьевщика.

Сначала у меня возникло естественное желание подойти и поздороваться, однако его внешний вид был настолько экстравагантным, что я изменил свое решение и предпочел спрятаться за доктора, надеясь, что Оккам меня не заметит. С какой стати человеку, безусловно богатому и знатному, одеваться как простому рабочему и делать вид, будто он один из них?

Моего коллегу, разумеется, удивило мое поведение, пока я прыгал перед ним, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, поэтому я предпочел побыстрее завершить разговор и удалиться. Ориентируясь по стуку ботинок Оккама, эхом разносившемуся по коридору, я последовал за ним и вышел на улицу. Оккам шел медленно, явно никуда не спешил и, казалось, чувствовал себя вполне комфортно в одежде рабочего. Он остановился лишь один раз, чтобы купить пакетик с каштанами, и принялся есть их прямо на ходу, выбрасывая на мостовую скорлупу, которая трещала у меня под ногами, когда я наступал на нее.

Мы шли на юг через лабиринты Лаймхауса в сторону Собачьего острова. Теперь окрестности показались мне знакомыми — я уже был здесь с Брюнелем, когда, торопясь на спуск корабля, мы вышли из экипажа и отправились к верфи пешком. Справа от меня лениво текла река, и я больше не сомневался, что Оккам направлялся на судоверфь.

Пройдя две мили, я почувствовал усталость, однако Оккам не показывал никаких признаков утомления, а когда в поле зрения появился пункт назначения, даже прибавил шагу. Я увидел корабль Брюнеля. Сначала на фоне неба появились трубы, а затем и весь массивный корпус. Мне показалось, что теперь он находился ближе к реке, чем в последний раз, когда я его видел. Но все равно до полного спуска на воду было еще слишком далеко.

Увидев ворота верфи, я почувствовал облегчение и даже испытал соблазн остановиться и немного передохнуть в трактире неподалеку. Оккам прошел в ворота, нас разделяло всего каких-то тридцать шагов. Главное, чтобы меня не остановили. Но моя тревога была напрасной. Сторож был занят тем, что отчитывал кучера, чья огромная телега, нагруженная гидравлическим домкратом, перегородила въезд.

— Мне плевать, что ты спешишь! — ревел на возницу охранник, пока я, скрываясь за телегой, в которую были запряжены шесть лошадей, спокойно прошел на верфь. — Сначала мне нужно найти место, где ты сможешь разгрузиться, и только потом я тебя пущу. Здесь и так негде развернуться, только твоей грязной телеги мне не хватало!

Теперь, когда корабль больше не окружала толпа народа, площадь перед ним напоминала просторную равнину, постепенно переходящую в пологий склон, опускавшийся к самому горизонту. Вдалеке с дюжину рабочих суетились около спусковых устройств у днища корабля. Еще несколько человек работали на палубе, люди непрерывным потоком двигались по лестницам осадной башни. Лебедки и краны поднимали на палубу грузы разных форм и размеров.