Записки Клуба Лазаря - [20]

Даже в моей собственной работе я сталкивался с подобными явлениями. В анатомическом музее больницы содержалось несколько образцов человеческих мутаций; самым невероятным экспонатом был новорожденный с двумя головами — одна росла из другой, на свинцово-белых личиках, казалось, застыли удивление и обида за подобную природную несправедливость. До этих пор я воспринимал подобные деформации как ошибки природы, сбой в естественных процессах, но если Дарвин был прав, то эти отклонения были результатом эволюции. Проще говоря, вид процветает до тех пор, пока подобным ошибкам не настанет конец, в противном случае от него остаются лишь окаменевшие останки, что и произошло со многими вымершими животными.

В конце выступления послышались радостные аплодисменты. Дарвин вытер платком выступившую на лбу испарину. Я очень надеялся, что он не примет это явление за первые симптомы тифа.

Сэр Бенджамин поднялся со своего места, продолжая хлопать.

— Спасибо, Чарлз, ваш доклад заставил нас о многом задуматься. А теперь, с вашего позволения, мы перейдем к вопросам.

Дарвин кивнул и убрал в карман влажный платок.

Первым заговорил Базальгетт:

— Мистер Дарвин, как, вы думаете, отреагирует Церковь на ваше заявление о том, что мы произошли от обезьян?

— Разумеется, сочтет его ересью и богохульством, — ответил Дарвин с нервной усмешкой.

Базальгетт снова хотел заговорить, но Витуорт опередил его:

— А где находилась Церковь во время процесса эволюции?

Дарвин усмехнулся.

— Те из вас, кто сведущ в вопросах теологии, знают, что епископ Ашер подсчитал по поколениям, упомянутым в Библии, что мир был сотворен около четырех тысяч лет назад. Разумеется, это полнейшая чушь. Еще в середине прошлого столетия во Франции натуралисты вроде Буффона признали, что мир скорее всего намного старше, чем это традиционно считалось, а последние наши достижения в геологии почти не оставляют сомнений, что нашему миру должно быть уже сотни тысяч, если не миллионы, лет.

Дарвину продолжали задавать вопросы. Некоторые были весьма каверзными, но чувствовалось, что Дарвин провел тщательную работу и его ответы были весьма убедительными. Оставалось лишь дождаться, отреагирует ли Королевское общество столь же благожелательно на его выступление.

После получасового обсуждения сэр Бенджамин решил завершить встречу. Он снова встал и навис над столом, как официант, желающий забрать последнюю кастрюлю с супом. Но в тот момент, когда он уже собирался подводить итоги, я задал свой вопрос, и моя дерзкая выходка вызвала его явное неодобрение.

— Сэр, вы заявляете, что эволюция видов, и прежде всего человеческого вида, — процесс непрерывный, и, возможно, в будущем наш внешний вид сильно изменится?

— Хороший вопрос, — сказал Дарвин, а затем ответил, даже не сделав паузы, как будто слышал этот вопрос уже не в первый раз: — Эволюция происходит лишь в том случае, если вид претерпевает благоприятные изменения. Я полагаю, что наш вид достиг той стадии, когда мы идеально приспособлены к нашему миру. Поэтому я считаю, что в дальнейших переменах нет необходимости. Разумеется, если только внешние факторы вроде резких изменений окружающей среды не поставят наш вид в менее выгодное положение, и в таком случае в интересах всего человечества будет справиться с этими трудностями посредством эволюции.

Сэр Бенджамин вмешался прежде, чем у кого-либо еще появилась возможность задать вопрос.

— Если не возражаете, Чарлз, мы прервемся и закончим нашу сегодняшнюю встречу. Я прошу поблагодарить нашего гостя за такой увлекательный рассказ.

Снова послышались аплодисменты, которые исходили ото всех, кроме Рассела, который, наконец отложив карандаш, тер онемевшую руку.

— Чудесная работа, — сказал Брюнель, собирая лежавшие перед ним листы бумаги и заталкивая их в кожаную папку.

— Никогда больше не стану этого делать, — проворчал Рассел, массируя запястье. — Нам нужно взять секретаря.

Брюнель улыбнулся:

— Полностью с тобой согласен, старина. — Затем посмотрел на меня. — Вот здесь нам и пригодится наш друг Филиппс.

— Простите? — спросил я.

Брюнель завязал тесемки на папке и встал.

— Я хочу, чтобы вы временно стали нашим секретарем.

Это было уже слишком.

— Вы могли бы сначала спросить меня.

— Я и спросил. Только что.

— Боюсь, — сказал я, глядя на сэра Бенджамина, — я слишком занят, чтобы брать на себя обязанности вне больницы.

— Значит, вы больше не хотели бы посещать наши встречи? Знаю, Рассел сейчас отозвался об этой работе не лучшим образом, но, уверен, вы хорошо с ней справитесь.

— Я не понимаю, каким образом.

— Доктор, я читал истории болезней ваших пациентов, — сказал он с улыбкой. Я нахмурился, вспомнив об этом происшествии. — Они были просто замечательными. Этот поступок был продиктован отнюдь не любопытством — я хотел проверить, подходите ли вы для подобной работы. У вас хороший почерк, и, что еще важнее, ни одна деталь не ускользает от вашего внимания. По крайней мере именно такое впечатление сложилось у меня после краткого ознакомления с записями. Это редкий талант, вы просто прирожденный секретарь, Филиппс.

Я пробормотал под нос, что мне нужно подумать. В конце концов, он был прав: после сегодняшнего визита мне хотелось прийти сюда снова. И если единственный способ попасть на встречу — это согласиться вести протокол, то я не имел ничего против.