Записки карманника (сборник) - [48]

Холодная, почти ледяная вода, казалось, навеки приняла его в свои смертельные объятия, но стремление выжить оказалось намного сильней. Долгое время он не выныривал, – в горячке событий последнего часа организм пока еще не чувствовал холода. Прекрасно сознавая, что пули конвойных еще могут его достать, Муссолини пытался проплыть под водой как можно дольше, цепляясь в отчаянии за какие-то коряги, временами доставая руками до илистого дна и отталкиваясь от него, а когда, наконец, появился на поверхности, мост был уже далеко позади.

Течение реки несло его вперёд с бешеной скоростью. Стоит на мгновение заглянуть в глаза смерти, чтобы ощутить настоящий вкус жизни! Кое-как оправившись от первых потрясений, Дуче вдруг почувствовал, как всем его организмом моментально овладел холод. Он стал грести к берегу с сумасшедшей скоростью, стараясь таким образом согреться и как можно быстрее выбраться на спасительную сушу. Через какое-то время ему это удалось. Почти выбившись из сил, он лежал теперь на скользком от ила берегу, не в силах даже пошевелить руками. Но мозг, лихорадочно работая, подталкивал его к движению, к жизни.

Собрав последние силы, Мишаня вскочил на ноги и побежал. Куда, он и сам не знал. Инстинкт самосохранения подсказывал, чтобы он ни в коем случае не останавливался, и Мишаня всё дальше и дальше уходил от холодной черной реки. В тот момент у него не было ни крова, ни пищи, ни тепла, ни любви, но он не падал духом, потому что был свободен.

Отбежав на приличное расстояние от бурлящего потока и взобравшись на какой-то бугорок, Муссолини неожиданно наткнулся на одинокую хижину, стоявшую прямо на краю обрыва. Недолго думая, он с одного маху перемахнул через плетень и решительно постучал в дверь хаты. Терять ему было нечего.

Дверь открыли неожиданно быстро, безо всяких расспросов. На пороге стояла высокая молодая женщина в тёмном платке и телогрейке поверх белой ночной рубашки. В одной руке она держала маленький топорик, в другой – керосиновую лампу. Стараясь придать своему облику решительный вид, она грозно взглянула на непрошеного гостя, но, увидев насквозь промокшего, измождённого, валящегося с ног беднягу, опустила топор и, прямо у дверей, скинув с себя одной рукой бушлат, протянула его Мишане. Буквально втолкнув его в хату и затушив лампу, женщина вышла во двор. Через некоторое время она вернулась и тут же спросила с порога:

– Собака-то моя где? Убил, что ли?

– Да вы что, не видел я никакой собаки, – возмутился Мишаня.

– Ну ладно, не шуми, потом разберёмся. Лучше раздевайся побыстрее. Гляди, аж посинел уже весь!

Только после этих слов Мишаня ощутил дрожь во всем теле, как будто при лихорадке. Женщина подала ему полотенце, большие брюки галифе и большую белую рубашку от кальсон. Предлагать дважды ей не пришлось: босяк хорошо знал, что к милостям судьбы не следует относиться легкомысленно.

Зайдя за огромную русскую печь, Мишаня скинул с себя мокрую одежду, быстренько обтерся полотенцем и, надев все сухое, вышел из-за печи. Увидев его в таком наряде, женщина прыснула со смеху. Да, вид у блатаря был действительно впечатляющий. Длинная и широкая рубаха чуть ли не до пят и шкары, в которые могли бы поместиться еще несколько человек такой же комплекции, сидели на нём весьма своеобразно. На ходу заправив рубашку в брюки, а штанины подвязав болтавшимися внизу тесёмками, он сел на широкую лавку у стола и стал молча растирать давно отмороженные ступни и ноющие колени.

Женщина успевала что-то говорить, разглядывая уркагана оценивающим бабьим взглядом, и вертелась по хате как юла. Она задернула занавески, ещё раз выглянула во двор и, немного прикрутив фитилек лампы, села напротив босяка. На столе появилась пара соленых огурчиков, граненый стакан и небольшая бутыль с самогоном.

– Чего зенки-то опять вылупил, с луны, что ли, свалился? – улыбаясь, продолжала командовать хозяйка. – Давай-ка тяпни рюмашку-другую да согрейся маленько, а уж потом и поговорим.

Два полных стопоря пришлось опрокинуть Мишане, чтобы его передернуло как следует и он начал потихоньку приходить в себя. Хмель не спеша стал обволакивать его. Он отломил кусочек хлеба, загрыз горькое лекарство хрустящим огурчиком и, подняв голову, произнёс всего одно слово: «Благодарю». Но надо было видеть и слышать, как и с каким выражением во взгляде было произнесено это слово!

17

Не зря я назвал тот, 1955 год фартовым для бродяги Муссолини. Посёлок, куда волею случая попал, а точнее, заплыл Мишаня, назывался Богатые Сабы, а хата, где его так гостеприимно встретила молодая хозяйка, был домом детей «изменников Родины». Прямо перед войной в посёлок приехали какие-то люди в чёрном, забрали родителей и старшего брата Светланы – так звали молодую женщину – в районный отдел НКВД, но живым оттуда вернулся лишь брат, да и то с психическими отклонениями. Отца с матерью расстреляли, а его после долгих пыток отпустили домой. Так и пережили они вдвоём всю войну и две первые пятилетки в хате на отшибе – молодая и красивая девушка, превратившаяся после ареста родителей за месяц в старуху да и её брат-бедолага.