Записки империалиста - [36]

«Фугасы и растяжки позволяют нанести потери противнику, ещё до его вступления в прямой бой. Колючая веревка затрудняет быстрое продвижение вперед. Тем самым повышая урон от ружейного и артиллерийского огня. Умно, хитро, коварно. И надо заметить, несложно в исполнении», — продолжал обдумывать прочитанное командующий Крымской армией князь Барятинский. «Кто же у государя в советниках ходит по военным и морским делам?», — задавал он себе вопрос.

План обороны Керчи и последующий разгром противника, казался ему вполне осуществимым, но, конечно с доработками и исходя из состояния дел на месте. «Особенно если для это и впрямь мне дадут гвардию, гренадёров и полк севастопольцев. Да ещё со штуцерами и в кирасах!», — уже с азартом думал князь, вышагивая по земляному полу казачьей хаты, на небольшом хуторе, где он, несколько офицеров, и его конвой из взвода его верных кабардинцев остановились на ночлег. Чтоб с рассветом вновь тронуться в путь, чтоб как можно быстрее попасть в Крым, и в первую очередь в Керчь.

«Кривой», пальчиковые батарейки плюс старик Хоттабыч. Что получиться? Ручно-пальцево-фееричный режим управления. Вот что. Руками я раздавал госаппарату затрещины и подзатыльники, палец указывал, что делать, так же в ходу были волшебные пендели. Конечно, работа шла и до меня, система работала, но, не быстро, и не так как я хотел. А я иногда бываю не терпеливым в силу характера, а требовательным и даже жёстким меня профессия сделала. Поставишь «двойку», и кто ныть начинает, «Я исправлю, уберите, пожалуйста. Меня родители накажут». Кто-то даже в слезы. Но, иногда ради получения нужного результата даже слезы ученика, чаще ученицы, не должны, не то, что трогать сердце учителя, просто нельзя уступать чувству жалости. Так, что учитель должен быть, строгим, но, справедливым, добрым, но, требовательным. Давать возможность исправить оценку, ситуацию, и жестким до предела возможного, если этого требует положение дел. Хех, почти как правитель.

В первую очередь сразу после обретения статуса императора, от меня досталось военному министерству. Несмотря на то, что, будучи полковником, Василий Андреевич Долгоруков сопровождал с 1838 по 1841 год Александра в путешествии по Европе и России. Я его, то есть военного министра в данный момент спросил в лоб после того как он закончил краткий доклад о положении дел.

— Василий Андреевич, я вас знаю давно и вы меня, поэтому спрошу прямо. Вы считаете себя способным далее выполнять должность военного министра во время войны? — прямо глядя на него задал я вопрос.

В глазах Долгорукого одновременно вспыхнули гнев и удивление. «Как он смеет мне задавать такой вопрос!?» и «Александр!? Вот так с маху, и такой вопрос?» Долгорукому понадобилось меньше минуты, что взять себя под контроль. Он разжал кулаки, и положил немного дрожавшие ладони на стол, и прямо, сразу с интересом и вызовом посмотрел на меня, и твердо сказал: «Если вы Ваше Императорское Величество, сочтёте, что, я уже не могут быть военным министром, я подам в отставку, и будут просить вас отправить меня в Крым или на Кавказ. Если теперь и, вы, окажите мне доверие, то я вам отвечу, как и вашему отцу, императору Николаю Павловичу в день восстания декабристов, когда я был во внутреннем карауле Зимнего дворца, будучи ещё корнетом».

— Василий Андреевич, я не могу вспомнить какой вопрос задал вам отец, в этот важнейший день для России, — сказал я. Я его точно не знал, а память Александра молчала.

— Проходя на площадь к мятежникам, государь спросил, может ли он на меня надеяться, — ответил Долгоруков. Я молчал. Он встал.

— «Ваше Величество! Я — князь Долгоруков! Так я ответил вашему отцу, — взволнованным голосом сказал он. Я тоже поднялся, и сказал: «Тогда, господин, военный министр, давайте вместе браться за дело, и выправлять положение дел. Войну нам не выиграть, но, свести её к ничьей шансы есть». Долгоруков вновь с интересом на меня посмотрел. Вероятно он видел перед собой другого Александра, не того, которого знал давно и хорошо. После этого мы до вечера с перерывом на обед, занимались делами. Хотя и во время обеда мы тоже говорили о войне.

Дни, которые шли, были днями сурка. Подъём в семь или около того, зарядка, завтрак, и работа. На завтрак я себя баловал. Прекрасно сваренный кофе, со сливками, каши разные, и ассорти бутерброды. Хлеб, масло, и икра чёрная и красная, или осётр и стерлядь. Вкусно!!! Вкус специфический! А, что работа императором весьма вредная, даже грохнуть могут. Хоть немного можно же посибаритствовать.

Потом опять работа, перед обедом занятия спортом, в моём случае это сабельный и штыковой бой. Обед, иногда с семьёй, супругу, сыновей, изучал, присматривался к ним. Сам больше помалкивал. В первый наш общий обед, я их удивил своим новым внешним видом, как и прочих окружающих.

Я подстригся, что-то вроде канадки, и снёс без сожаления дурацкие бакенбарды, оставил усы в стиле «подкова». И выглядел теперь так сказать весьма маскулинно или брутально, всё равно. В общем нормально. Супруга моя в этом времени, Мария Алекса́ндровна увидев своего Александра таким, удивленно и внимательно на меня посмотрела. И улыбнувшись, сказала: «Саша, в таком виде ты похож на свирепого викинга». «Мне больше по душе, древний русич или князь Святослав», — так улыбнувшись в ответ, сказал. И, обратившись тоже рассматривающим меня, Николаю, Александру и Владимиру, моим сыновьям: «Кто из вас знает, про князя Святослава? После обеда я вам о нём расскажу». Тем самым вызвав их рядах оживление, и одобрительный взгляд со стороны Марии Алекса́ндровны.