Записки графа Федора Петровича Толстого - [105]

Так же как и до прибытия в Рим императора, граф и графиня Толстые продолжали посещать студии художников и с величайшим вниманием и подробностию осматривали все достойное примечания в Риме. Посещая знакомых, граф бывал и у антиквария Висконти; однажды Висконти сказал графу, что он получил в подарок прекрасную бронзовую медаль, по его мнению, сделанную в Париже, и чрезвычайно хвалил ее. Показывая медаль, стал объяснять Федору Петровичу, что она изображает. Граф тотчас узнал в ней одну из своих бронзовых медалей, изображающую освобождение Москвы. Висконти был чрезвычайно изумлен и даже выразил некоторое сомнение, что эта медаль была сделана в России. Когда же граф сказал ему, что медаль эта одна из коллекции, состоящей из двадцати таких же медалей, сочиненных и резанных им по случаю войны 1812–1814 годов, то Висконти рассыпался в восторженных приветствиях. При этом граф показал Висконти слепки с своих барельефов из «Одиссеи» Гомера; он долго рассматривал их и сказал, что ему известно все выходившее в этом роде, но подобного не встречалось как по идее, верности рисунка, вполне античного стиля, так и по красоте и искусству в выполнении. С восторгом и изумлением он рассматривал выгравированные рисунки «Душеньки», осыпал похвалами рисунок всех фигур, вкус, с каким все трактовано, драпировку, мебель, вазы и прочие аксессуары, дивился обширному знанию графа древнего греческого мира и с этого времени изменил свой взгляд на искусства в России. Вскоре после того Висконти привел к графу лучшего резчика на твердых камнях в Риме, итальянца Бонтинчио Боканино, чтобы показать ему вырезанные графом в меди барельефы «Одиссеи». Боканино был не художник, он сам не сочинял, не лепил, как и прочие медальеры в Европе, а только резал с вещей на стали, на твердых камнях, а больше на раковинах — чисто и хорошо; занимался также и гальванопластикой в небольшом объеме. Его поразили барельефы графа как сочинением и резьбой в металле, так и отлитые с них в меди слепки гальвано-пластическим способом. Он долго расспрашивал графа об этом искусстве и никак не предполагал, чтобы было возможно гальванопластикой делать такие сложные барельефы, со множеством фигур, греческих зданий, внутренних украшений, с драпировками, вазами, канделябрами и другими украшениями, вырезанными на барельефах графа. Они еще не знали гальванического способа осаждать из раствора синего купороса медь в медные формы, а производили это только в восковые, стеариновые или гипсовые формы, напитанные тем или другим, с медалей и других небольших вещиц, натертых графитом. Граф показал ему, как он делает свои слепки простым способом в стеарине, воске и глине, покрытой графитом, но не открыл, как это делают в медные формы, оставляя им самим догадаться. Итальянский медальер не хотел верить, когда граф сказал ему, что у нас этим способом отливают большие античные статуи.

В праздник Рождества Христова граф Федор Петрович был с поздравлением у князя Волконского. Между прочими разговорами князь попросил Федора Петровича поторопиться отливкою форм с отмеченных царем статуй, снятием копий и работами, назначенными им нашим художникам. Вместе с этим просил определить плату за их работы, прибавляя: «Ведь нельзя же им работать даром; назначьте такую плату, за которую взялись бы здесь посторонние художники». Граф Федор Петрович никак не ждал этого и был чрезвычайно обрадован.

В этот же день праздника все наши пенсионеры пригласили графа и графиню Толстых с ними отобедать. Обед был устроен в квартире Рамазанова. Всех было двадцать два человека, считая в том числе и четырех не пенсионеров: Бецкого, Розенберга, Сокольского и Моллера; первые два даже и не художники. Когда граф и графиня вошли в комнату, их встретили с пением под фортепьяно написанных на этот случай Рамазановым следующих стихов:

В день славы Бога, славы русских,

Мы празднуем здесь, в Рождество,

Изгнанье вражьих сил французских

И славы русской торжество.

Хвала защитникам России,

Ура! сынам ее всегда,

Мы под защитою Мессии

Не посрамимся никогда!

Гремите, битвы за отчизну,

Лети, герои, по полям:

Толстой по вас исправил тризну,

Бессмертью предал вас векам.

Хвала тебе, художник славный,

Сердца ты славой весели,

Тебе венец, бессмертью равный,

За труд и подвиги твои.

Идеей грека восхищенный,

Взяв карандаш волшебный свой,

Красою «Душеньки» плененный,

Стяжал ты вновь венец другой.

Хвала тебе, повсюду чтимый,

Хвала и «Душеньке» твоей,

Живи еще — всеми любимый

На славу родины твоей!

«Встреча таким приветствием, — говорит в «Путевых записках» граф, — чистосердечие, любовь приема до того сильно тронули меня, что я не мог передать полноты чувств, теснившихся в моей душе; но уверен, что на лице моем они прочли мою радость и признательность за их драгоценную мне дружбу и привязанность. Затем сели все за стол — обед был прост, но хорошо приготовлен, вино — римских виноградников». Графу Федору Петровичу это было приятно, ему было бы тяжело, если бы они ради его вошли в лишние издержки. Сверх того, устраивая этот пир, они держались сделанного ими условия избегать всякого рода роскоши и излишеств. Единственная роскошь этого обеда состояла во множестве прекрасных, у нас очень дорогих цветов, только что нарванных с гряд. Над камином была развешана гирлянда из мирт, цветов и зелени, а над ней из роз и лилий сплетенные буквы Ф.Т. В это время цветы в Риме стоили безделицу. Там, где было защищено от ветра Montano