Записки графа Е. Ф. Комаровского - [58]

— Не знаю; когда я выехал оттуда, французы уже былина Воробьевых горах.

Я тотчас догадался по смущенному виду государя, что получено было известие о занятии неприятелем Москвы, и точно, в тот самый день, поутру рано, приехал курьер от Кутузова с сею ужасною новостью, но в публике она не была еще известна.

Я выехал из Петербурга 8 сентября 1812 года, взяв с собою обер-аудитора Куликова и адъютанта моего, барона Швахгейма, и придворного берейтора Вольгеборна. Адъютанту моему Дохтурову позволил служить при дяде его, генерале Дохтурове, а адъютанта Храповицкого оставил управлять делами моей канцелярии; князь Горчаков позволил ему, в отсутствие мое, ходить к себе с докладами. Я назначил из батальонов внутренней стражи для приема лошадей: полковника Куликовского, подполковника Вевера, майора Фюрстенау и рекомендованного мне князем А. И. Горчаковым подполковника Макарова; впоследствии времени я определил тоже для приема лошадей майора Дезописа, который находился тогда в отставке и после был моим адъютантом. Мы получили известие из Городища, что управляющий деревнями нашими Н. Н. Тагайчин чрезвычайно болен. Обер-аудитор Куликов рекомендовал мне П. М. Величкина, которого я взял с собой. Приехав в Новгород, я нашел в трактире князя С. Н. Долгорукова, который спрашивал меня об участи Москвы. Я, видя, что он о взятии ее ничего не знает, не хотел ему вдруг открыться; между тем слышим, что у почтового двора кто-то остановился с колокольчиком. Князь сам побежал узнать, не курьер ли едет из армии. Скоро потом возвращается и приводит с собой унтер-офицера, едущего курьером к государю от генерал-адъютанта Винценгероде; мы спрашиваем у него, кто в Москве. Курьер отвечал:

— Два дня были там французы, а после из оной вышли.

Князь Долгорукий догадался, что Москва уже в неприятельских руках, и сие известие его ужасно поразило. В Вышнем Волочке я увиделся с Н. О. Лабой, тогдашним генерал-провиантмейстером; я с ним был очень дружен со времени пребывания моего комендантом в Каменец-Подольске, Лаба имел поручение заготовлять провиант для Петербурга и для других мест, куда из Вышнего Волочка удобнее будет оный доставлять. Я нашел его в большом затруднении, особливо когда он узнал, что в Москве неприятель; ибо если французы подойдут Московским трактом в Петербург, то непременно должно провиант истребить, а его находилось на несколько миллионов рублей, разрешения он ниоткуда не получал, хотя послал курьеров и в Петербург, и к главнокомандующему армией, и я бедного Лабу оставил в сей ужасной неизвестности.

В Твери тогда был губернатором Л. С. Кологривов, с которым я был знаком прежде, — по жене своей он несколько родня матушке. Кологривов ко мне тотчас приехал и рассказал о всем, что с Москвой случилось, что он отправил все свое семейство в Ярославль и все дела из присутственных мест, что там находится принц Ольденбургский и великая княгиня, что между Москвой и Тверью расположенным отрядом войск командует генерал-адъютант Винценгероде. Я тотчас послал курьера к сему генералу; уведомляю его о моем приезде и, так как я имею важное поручение от государя, то и прошу его уведомить меня, каким образом я могу продолжать дорогу до мест моего назначения. Винценгероде предложил мне приехать в город Клин, где он будет иметь со мной свидание.

По приезде в сей город я нашел там князя С. П. Волконского, который именем Винценгероде просил меня одного поехать в деревню Давыдовку, куда генерал, по обстоятельствам, должен был перевести свою квартиру. Наше свидание было весьма трогательное; мы долго, обнявшись, оплакивали участь Москвы, и все тут бывшие то же делали. Винценгероде развернул карту и показал мне те пункты, которые занимают его форпосты; в одной Московской, до границы соседственных губерний, они все расположены были на расстоянии от Москвы не более 30 верст; хотя от начальника форпостов он часто получал донесения, но ручаться, однако же, не мог, чтобы они пробыли долго в том же положении.

Я, вместе с Винценгероде[80], составил для себя маршрут до города Тулы и с ним расстался. Я поехал из Клина на города: Дмитров, Егорьевск, Зарайск, Покров, Коломну, Венев и Тулу; таким образом, я сделал три четверти круга Москвы. Выезжая из Клина ввечеру, я вижу вдали большое зарево, спрашиваю у ямщика, что это значит. Он со вздохом мне отвечал:

— Москва горит уже пятый день.

У меня невольно полились из глаз слезы: так эта столица-мать для всякого русского драгоценна! Во все время, как я объезжал Москву, я видел бедных жителей, укладывающих свои пожитки на телеги; я спрашивал:

— Куда же вы хотите уехать?

— А куда глаза глядят, барин; теперь покуда в леса, а там — куда Бог приведет.

Когда я просил для своих экипажей лошадей, даже за двойные прогоны, они мне в них не отказывали, но говорили:

— Пожалуйста, не загоняй лошадей далеко, барин, чтобы нам было на чем уехать.

В городе Покрове была квартира начальника Владимирского ополчения, которым командовал тогда князь Борис Андреевич Голицын. Он всегда был дружен с князем П. И. Багратионом. Князь Голицын мне рассказывал с большим прискорбием, как привезли в его деревню, недалеко от города Покрова, сего из первых героев российской армии раненого. С каким духом, свойственным неустрашимому князю Багратиону, он перенес отнятие ноги! Последние его слова были: «Спаси, Господи, Россию!» — и Бог внял молитве героя. Я весьма любил князя Багратиона; он имел отличные свойства, а особливо необыкновенную доброту сердца, — тронут был до глубины сердца известием о его смерти, о которой я прежде не слыхал.