Записки горного стрелка - [16]

— Давай завтракать! Всё уже остыло!

— Холодная рыба даже вкуснее!

Она пересела на стул, подвинула мне и себе тарелки. Кефаль была ещё тёплая, а картошка уже подостыла. В комнате было довольно прохладно. Печку мы ещё не топили. Позавтракав, сходили в Особый Отдел армии. Для нас ничего не было. Было солнечно и не очень холодно, чуть больше нуля. Полина рассказывала о себе, хотя я и знал это из личного дела, но ей требовалось выговориться, поэтому я не мешал ей. Городишко совсем небольшой, пять кварталов от Особого отдела до госпиталя мы прошли совсем быстро, поэтому пошли на набережную, время от времени приветствуя патрули.

— А почему ты о себе ничего не рассказываешь?

— Потому, что я попал сюда через портал, потому, что это 'ОГВ'.

Она остановилась.

— Как через портал?

— Случайно.

— Так ты из коммунизма?

— Нет, у нас социализм, развитой! — и я улыбнулся при этом.

— И ты уйдёшь обратно?

— Некуда, пока, уходить! Портал находится на территории сопредельного государства, там идёт война. Без солидного отряда оттуда не вырваться. Поэтому операцию пока и отменили. Я получил приказание подбирать людей, но как это сделать я не знаю. Все думают, что это я тебя нашёл, а я считаю, что это портал тебя нашёл. В любом случае, Полина, для нас обоих, этот проект — самый главный. Все остальные дела — второстепенные. Жить нам вместе, и долго. Связал нас с тобой этот портал по рукам и ногам. Но, я очень доволен тем, что я тебе не противен, и мне не придётся жить рядом с человеком, который меня ненавидит.

— Андрюшенька, да что ты! Как тебя можно ненавидеть?

— Сама говорила, когда из‑под Смоленска вернулась, что вся группа меня ненавидела.

— Потому, что методов не понимали, не понимали, как это можно использовать, а ты не объяснял. Но, то, что ты красивый, умный и сильный, мне очень нравилось! Только я понимала, что я тебе не пара. Вот и ненавидела, но больше свою судьбу, немцев и тот проклятый взрыватель. — она провела мне по лицу своей 'новой' рукой. — Пойдём домой, Андрюша!

Андрей уснул. Господи, какой он красивый! Я бы никогда не решилась ему сказать об 'этом'! Но, вчера нас обследовали на втором этаже. Две врачихи как только его не вертели! А у самих мужья в действующей! А эти, прости господи!!!, чуть ли не в штаны к нему не залазили своими ручищами. Он так тихонько посылал их куда надо, но ведь рано или поздно не выдержит. Он — большой начальник, почти или совсем генерал. Да ещё из НКВД. А всего на три года старше меня! Я для него была: старший сержант Ерёменко. И он никогда через этот рубеж не переступил бы! Я ж его знаю! Не знаю, что на меня нашло, утром я есть хотела, но, когда увидела, что он к еде не притронулся, и ждёт меня, меня как прорвало. Ведь знала, что прикасаться к нему, это всё равно, как вывернуться на изнанку. Но остановить себя я не сумела. Ещё в Кыштыме я поняла, что если он меня поманит, то я устоять не смогу. А ребята меня подначивали. В группе все знали, что шутки со мной плохо кончаются. Два раза пробовали. Неудачно для них. В последней группе командир несколько месяцев вздыхал и уговаривал. Но не лежала на него душа. А без любви — это грех, как это раньше называли. Сейчас я не думаю о том, грех это или нет? Главное: он — мой. До самой смерти. А она, с косой, рядом ходит. Война ведь! Я его сразу себе отметила, еще, когда его только представили в Кыштыме: высокий, стройный, в незнакомом комбинезоне со странным цветом камуфляжа. Поразило его звание: майор ГБ, но начальство сразу предупредило, что задавать вопросы не по программе запрещено. Теперь понятно: почему. И задача, которую мы никогда не выполняли: обнаружить прямой телефонный кабель Ставки Гитлера и незаметно подключиться к нему. Он принёс что‑то вроде небольшого миноискателя и учил им пользоваться. А потом начал нас гонять, да так, что с нас только пена летела. Когда ребята попытались побурчать, что тяжело, выяснилось, что групп у него три, то есть он так бегает со всеми, втрое больше нас. Программа у всех одинаковая. Мне так захотелось ему понравиться, и чтобы он отличил меня среди остальных, я ведь была самая опытная в группе: больше всех выходов, что я переусердствовала и сорвалась с турника. А он совершенно не обращал на меня никакого внимания. Я была просто членом группы. Причём — слабаком. И такая меня злость взяла, что я сумела себе внушить, что он — бесчувственный чурбан, зазнайка и задавака. Мы уйдём, а он по тылам ордена зарабатывать будет. Накрутила себя так, что все заметили, что я к нему неровно дышу. И началось! 'Да ты по кому сохнешь!' и тому подобное. По нему! И ещё как сохну! Вот и сейчас: ведь он ничего мне не пообещал, только сказал, что у него никого нет, и что я ему нравлюсь. Не сказал, что любит: 'ты мне нравишься'. Скупой он на слова, а девушки ушами любят. Но я не жалею о том, что я сделала. Да, конечно, я мечтала быть самой красивой невестой, мечтала о шумной и красивой свадьбе, война всё перечеркнула. Ничего этого не будет. В доме хозяйничают фашисты. И, если я встретила его, человека, которого я полюбила, то почему я не могу насладиться своим счастьем? Ведь завтра, может быть, придёт приказ, и он на Запад, а я на Восток. Или вместе где‑нибудь ляжем в землю. Жить надо, пока живая. Ой, проснулся! Разбудила своими дурацкими мыслями!