Записки цирюльника - [66]

— Знаком ли вам этот документ и принимаете ли вы на себя ответственность за него? — Прокурор торжественно протянул мне… программу Итальянской коммунистической партии.

— Знаком. Ответственность признаю. Но опять-таки должен заметить вам, синьоры, что год назад этот документ был опубликован на страницах наших газет, и за него тогда никто не был арестован. Чтобы покончить с этим, могу заявить сразу, что принимаю на себя ответственность за все подобные «документы», конфискованные у моего товарища, потрудитесь только перечислить их в протоколе. Уже без четверти двенадцать: вы опоздаете к обеду, а я буду есть мою похлебку холодной. Предлагаю на этом закончить.

Никогда мне не приходилось видеть таких изумленных лиц, как у этих чиновников.

— Что за типы вы, коммунисты! — воскликнул следователь.

— Если вы нуждаетесь в чем-либо… — предложил любезно прокурор.

— Я нуждаюсь только в одном: поскорее занять мое место в рядах партии, — ответил я им, подписывая протокол.

Меня отвели обратно в лазарет, а оттуда через два часа — в камеру № 14, обитатели которой встретили меня с радостью.

— Маэстро, — обратился ко мне сосед по нарам, вы умеете писать в газеты, помните вы ваши обещания?

— Великолепно помню, но как это выполнить?

— Мы сегодня раздобыли все необходимое. Все уже приготовлено. Один из сторожей отнесет написанное на почту. Мы уже заручились его обещанием. Вам придется о многом писать здесь.

Они показали мне чернильницу — кусок яичной скорлупы, наполненной чернилами. Ручку заменяла деревянная ложка, с прикрепленным к рукоятке пером. Достали и бумагу. В тот же день я написал первую тюремную корреспонденцию в «Лавораторе», единственную уцелевшую нашу газету в Триесте.

В центре камеры имелся столб, поддерживавший потолок. Я писал, сидя на полу, прислонившись к этому столбу. Некоторые из арестантов стояли вокруг меня, другие держались поодаль, притворяясь мирно беседующими, а один из них сторожил у дверей. Вечером корреспонденция была отослана. Через несколько дней нам удалось раздобыть номер «Лавораторе» с напечатанной корреспонденцией. С этой поры установилось регулярное наше общение с газетой. Эта работа была не только полезна моим товарищам по заключению, но и доставляла мне огромное удовлетворение. Мне казалось, что я снова возвратился после стольких месяцев перерыва к прежней жизни.

Однажды вызвали меня к следователю. На этот раз он был один. Он сообщил мне, что мое дело в миланском суде прекращено.

— Я мог бы послать вам извещение об этом через сторожа, — сказал он мне, — но предпочел вызвать вас сюда… чтобы поболтать немного с вами, если вам это не очень неприятно…

Я ничего не ответил. Он продолжал:

— Скажите, пожалуйста, вы видели Ленина?

Этот вопрос меня не удивил: сколько различных людей задавали его мне с тех пор, как я вернулся из Страны Советов.

— Да, — ответил я, — я видел Ленина, я слышал Ленина, я разговаривал с Лениным однажды вечером у него дома.

Следователь казался пораженным.

— Ленин — великий человек, — наконец сказал он, — и, оказывается, такой доступный? На каком языке вы говорили с ним?

— По-французски. Он знает немного и по-итальянски, говорит по-немецки, понимает английский.

Следователь забросал меня самыми разнообразными вопросами.

— А вы сколько языков знаете? — спросил он меня наконец.

— Несколько, — туманно отвечал я, с интересом наблюдая физиономию любопытствующего следователя, — я выучился им в парикмахерской между стрижкой и бритьем.

— Знаете ли вы, что на днях решается вопрос о вашем процессе? Завязалась борьба между апелляционным судом Аквила, которому подчинены мы, и Римом. Римские юристы хотели бы устроить процесс у себя. Вы понимаете, громкий процесс: конечно, будут знаменитые адвокаты… Идет соперничество.

В этот момент постучали в дверь.

— Войдите! — недовольно закричал следователь.

На пороге показался королевский прокурор. Лицо следователя мгновенно приняло почтительное выражение; он был порядком смущен:

— Милости просим, синьор командор! Я вот тут как раз занят с подследственным разъяснением некоторых пунктов… И, обращаясь ко мне, как будто продолжая расследование, спросил:

— Вам знакомы те статьи Уложения о наказаниях, по которым вы обвиняетесь?

— Да, это те самые, по которым несколько лет назад привлекался к суду нынешний председатель совета министров Муссолини.

— Прошу не касаться его превосходительства Муссолини! — оборвал следователь.

— Я коснулся его только для того, чтобы показать вам, что я действительно знаком со статьями, по которым теперь привлекают меня.

Королевский прокурор промолчал.

— Вы видели, синьор командор, — залебезил перед ним следователь, — сообщение о прекращении дела по миланскому процессу? Что вы скажете об этом?

— Скажу, что я не хотел бы быть на месте тамошнего следователя. — И он, иронически поглядев на меня, повернулся и вышел. Несколько секунд длилось молчание.

— В конце концов, — заговорил я, — непонятно, почему продолжается эта комедия…

— Какая комедия? — прервал меня следователь, находившийся еще под впечатлением замечания прокурора. Он нервно зажег папиросу и повторил: — Какая комедия?