Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928 - [21]

Но для Государственной думы в России эта роскошь была недоступна, ибо в России было слишком мало таких богатых людей, которые могли бы ехать в Петербург и работать там даром. Не было у нас и таких могущественных партий, которые могли бы оплачивать работу своих депутатов в Думе. За все время существования Думы я знаю только один случай, когда депутат отказался от своих суточных. Это был егорьевский миллионер фабрикант Бардыгин[211]. Но он и Думу посещал очень редко.

Лично о себе скажу, что этих суточных мне далеко не хватало, так как мне приходилось воспитывать детей и жить на два дома – в Москве и в Петербурге. Приходилось еще работать и в «Новом времени», и в «Голосе Москвы», где я зарабатывал до 300 рублей в месяц построчно. Работа эта давалась нелегко: тотчас после заседания Думы, усталый, я садился за отчет думского заседания, чтобы ночью передать его по телефону в Москву.

С имения Кораблино я также получал мало, так как земля была в аренде. Дай бог, если от Кораблина отчислялось две тысячи рублей в год. Кораблино представляло для нас другое удобство – это летнее пребывание моей семьи со всеми удобствами деревенской жизни, с просторным домом, садом на восьми десятинах, экипажами, лошадями и пр. Иначе не стоило бы и держаться этого имения из каких-нибудь двух процентов годовых. Здесь важны были привычка к родовому гнезду, известные общественные права, связанные с землей, престиж ценза и положения.

Заработка моего было недостаточно для семейной жизни на два дома, и я решил поискать более выгодного занятия и обратился к бывшему министру А. С. Ермолову[212] с этой просьбой. А. С. Ермолов был соседом моим по имению, и я знаком был с ним по Ряжскому земскому собранию, где он был гласным, как и я. Он очень ко мне благоволил еще и ранее, когда я жил в Рязани и не был еще членом Думы. Я глубоко ценил его прекрасный характер, простой, гуманный, чуждый всякой важности и формализма.

Каково было мое изумление, когда через несколько дней после моего письма Ермолову меня пригласил к себе В. И. Тимирязев, бывший министр торговли, и предложил мне место директора Ленского золотопромышленного товарищества:

– Платят очень хорошо, пятьсот рублей ежемесячно и тантьема[213].

– Но ведь я юрист по образованию и понятия не имею о горном деле, – сказал я ему.

– Вам нужен только здравый смысл, – отвечал мне Тимирязев. – А горное дело будут знать ваши инженеры.

Вскоре же я и был выбран директором правления «Лензото» вместе с Авдаковым[214], Озеровым[215] и др. Выборы эти состоялись исключительно под давлением общественного мнения, которое было очень возбуждено делом о расстреле рабочих на Ленских приисках. По этому поводу был даже запрос в Думу. Вся суть этого дела заключалась в том, что ротмистр, заведовавший военной охраной Ленских приисков, с пьяных глаз и с перепугу не разобравшись, приказал стрелять по толпе рабочих, причем оказались убитые и раненые. Конечно, за это пьяный ротмистр подлежал суду и наказанию. Но правление Ленского товарищества в Петербурге было даже совершенно ни при чем. Директором-распорядителем был в то время барон Гинзбург[216], который был душой всего этого предприятия, а председателем правления был Тимирязев. На месте управлял приисками некто Белозеров, из мужичков-самоучек, типичный сибиряк, который чутьем знал, где кроется под землей золото. Говорили, что рабочие не любят Белозерова, это обыкновенно случается с людьми, выбившимися из народа, знающими самую подоплеку каждого приискового события. Но в этом расстреле рабочих он также был совершенно ни при чем и как умный и осторожный человек никогда бы его не допустил.

Однако все старое правление и все старые приисковые служащие должны были пасть жертвой общественного мнения. В «Русском слове» в Москве появилась статья знаменитого Дорошевича[217], направившего почему-то все стрелы своего остроумия против Тимирязева. Все правление ушло в отставку, а барон Гинзбург, создатель всего ленского предприятия, от такой обиды уехал из России в Англию.

Таким образом, наше правление возникло на костях старого. Состав нашего правления был блестящий; председателем его был избран известный харьковский промышленник Авдаков, член Государственного совета и председатель Совета съездов промышленности и торговли в Петербурге. Директором-распорядителем – горный инженер Грауман[218], который раньше был управляющим Ленскими приисками и знал их как свои пять пальцев. Членами-директорами были: я, профессор Озеров и англичанин Бойль[219]. Даже кандидатами у нас были инженеры, специалисты по золотопромышленности. Дело у нас шло очень хорошо. Долго, однако, мы не могли найти хорошего управляющего; сначала попал к нам инженер П., который на сделанном ему испытании перед отправлением на прииски больше всего интересовался, имеются ли у него в квартире в Бодайбо теплый клозет и ванна. Управляющему приисками полагался по тому времени колоссальный оклад жалованья в 60 тысяч рублей в год.

После его пришлось уволить, и на приисках рассказывали, что он был всецело под башмаком у жены, очень вздорной женщины. Поэтому, очевидно, он так и интересовался о домашних удобствах своей квартиры.