Записки бойца Армии теней - [10]

* * *

После случая с министром Узуновичем, у родителей опустились руки. Они стали раздражительны. Семейные ссоры доходили до бурных сцен. Произошел разрыв: отец уехал в Косовскую Митровицу работать на руднике. А меня сразило чувство первой любви, я стал поздно возвращаться домой. Мать предупредила: "Придешь позже десяти вечера, - в дом не пущу!". И вот передо мной закрытая дверь, - я задержался на именинах. Я не долго стучал. Повернулся и пошел спать на штабеля кирпича заброшенного завода. С утра готовил уроки у своего одноклассника. Когда там все садились обедать, "на обед" уходил и я. А с двух часов - занятия в гимназии. И опять ночь - под открытым небом, иногда под моросящим осенним дождиком. Вскоре родители одноклассника (разве скроешь что-нибудь от взрослых!) догадались, что со мной произошло, и приютили у себя. Вот почему, как я уже упоминал, в жизни и проблемах Кольки-Свиста я увидел собственные. Кроме семьи одноклассника Яши Орлова, встретился на моем пути и еще один взрослый - студент Иван Семенович Светов, по кличке "Акела" (волчица из романа Кипплинга "Маугли"). Приняв меня в скаутскую организацию, которой руководил, он не дал мне поскользнуться. Об этом можно написать целый роман, роман о том, как мальчишки 12-15-илетнего возраста, вроде Тома Сойера и Гека Финна (и меня, конечно), начинают и благополучно продолжают самостоятельную, ни от кого не зависящую жизнь, работают на всевозможных работах, одновременно учатся, заканчивают гимназию и поступают в университет. Конечно, не всегда и не всё бывало легко и гладко, бывали и неудачи и... страшный голод. Как ни говори, а жизнь была очень неустроенной, полной периодов голода и ненадежного крова над головой.

В гимназии меня приметил старшеклассник Никита Ракитин и его друг - студент Прокопович. Определенную роль в этом сыграло то, что я был выходцем из Советского Союза. Я стал Посещать руководимый ими негласный кружок, где ознакомился с "Коммунистическим Манифестом", успел прослушать несколько глав из "Капитала". Многое открылось для меня нового и неожиданного. Я узнал, кто такие эксплуататоры и кто эксплуатируемые. Откровением для меня стало, что труд - товар, который продается и покупается... Администрация гимназии разогнала кружок, всех участников исключили. Не знаю, какой стала судьба Прокоповича, но Никита Ракитин пробрался в Испанию, в Интербригады^{4}. Лишь благодаря усилиям моего классного руководителя Е. А. Елачича, которому тоже многим обязан, на следующий год меня снова приняли в гимназию. И опять Е. Елачич!^{5}. Он заметил мои способности к иностранным языкам, и за его счет я обязан был брать дополнительные уроки у преподавательницы французского языка. А это в моей жизни сыграло решительную роль. Кроме того, Елачич часто приглашал меня к себе на Шуматовачку улицу (по соседству от нас), где собиралось по нескольку гимназистов: кто в шахматы играл, кто читал редкие книги из библиотечки преподавателя. Перед нами на столе всегда было блюдо с орехами и сладостями...

Елачич относился к поистине настоящим педагогам, педагогам по зову сердца и души!.. Временное исключение из гимназии заставило меня отправиться к отцу, с которым всегда поддерживал хорошие отношения. Он заведовал складом взрывчатки на горизонте медного рудника - английской концессии "Трепча Майнз Лимитед". Был я рослым, крепким парнем, и с радостью окунулся в рабочую жизнь. Что может быть лучше и слаще, чем зарабатывать собственными руками!  "Шлам" - масса пустой породы после химического извлечения меди из руды-пирита - высыпался в отстойники и оттуда его надо было грузить на вывоз. Из взрослых не было желающих работать на этом участке с ядовитыми газами серной кислоты, и для меня всегда находилось вакантное место. Работать полагалось в противогазе, но разве в нем много наработаешь? Пары были тяжелые, стлались у ног. Взмахи совковой лопатой поднимали их, и я придумал свой способ: подпрыгивая, набирал полную грудь воздуха, потом сгибался и успевал раза два махнуть лопатой. За вредный и опасный труд платили даже больше, чем подземным рудокопам. Волдыри и ожоги снижали производительность, но для такого парня, как я, всё это было романтикой. Здесь я приучился превозмогать боль от ожогов. Отец, как и все рабочие рудника, был членом профсоюза "Югорас" (Югославского рабочего союза). Стал им и я. Иначе и быть не могло: "Югорас" облегчал существование своих членов, предоставляя им право на кредит в продовольственном магазине.

Каким наслаждением было окунуть после работы свое натруженное и обожженное тело и промыть кровоточащие ноздри и потрескавшиеся губы в чистых и холодных водах реки Ибар! А рыбалка! По выходным мы с отцом ходили на реку. Мимо часто проплывали байдарки с одним или двумя юношами. Отец пояснил: - Это - немецкие туристы. По-моему, они сочетают приятное с полезным: охотно вступают в контакт с местным населением - албанцами, босанцами, курдами, здешними немцами... Сверяют по своим картам рельеф. Очень их что-то Югославия заинтересовала! Я знал, что отец недолюбливает "швабов", как именовали здесь немцев. Не ранение ли, не инвалидность ли тому причиной?