Записки бизнесюка - [128]

Фольклор компьютерных игроков.

Одним из главных уроков, которые дала мне жизнь вообще, и бизнес в частности, явилось понимание того, что люди — разные. Очень. На эту тему можно философствовать с умным видом. Мол, это хорошо, поскольку разнообразие ведёт к развитию. А с другой стороны плохо, поскольку люди испокон веку ищут истину, приемлемую для всех, но при таком разнообразии мнений они её до сих пор не нашли, и вряд ли найдут. А можно и не философствовать, а просто принять факт людского разнообразия. Правда, как и со всеми наблюдаемыми фактами, против которых не попрёшь, жить с ним тяжело. Только хочешь начать кого-то поучать, рассказывать, как жить надо — а тебе в морду: «А ты кто такой?» Какое имеешь право рассказывать людям, что для них хорошо, а что плохо? Разумеется, разнообразию есть ограничения, определяемые, в основном, Уголовным кодексом. Он тоже не абсолютен, поскольку принимается людьми. Но вне рассмотренных в нём случаев различие людей воистину велико! Не знаю, и не могу знать, кому попадёт в руки эта книга. Но если ты, приятель, случайно философ, писатель или религиозный деятель — остановись на мгновение.

По особенностям этих профессий ты рассказываешь людям, какие они нехорошие и что им надо сделать, чтобы улучшится. Очень тебя прошу: помни, что люди — разные. Просто помни. Больше ничего.

Несколько жизненных случаев убедили меня в разнообразии людей и в абсолютной неэффективности попыток лезть им в душу. Часть уже рассказал; вот последние два.

Дядя Коля был поселковый пьяница. Алкаш знатный: бывало, натурально валялся в луже, не дойдя до дома. А жил он так: вставал рано; в семь утра. Тогда, в лихие 90-е, у нас рынок был (почему полу-стихийные рынки проиграли конкурентную борьбу торговым центрам, я говорил в Маршруте 3). Дядя Коля шёл на рынок к 8 утра. Рынок открывается в 9-00. А с 8 до 9 торговки должны подготовиться к работе, в том числе снять с палаток закрывающие их щиты. А они тяжёлые, металлические; бабы их ворочать не хотят. Вот дядя Коля щиты и снимал, за что каждая торговка давала ему по 10 рублей. К моменту открытия рынка в кармане дяди Коли оказывалась сумма, достаточная для бутылки и немудрёной закуски. Он покупал всё это, и садился выпивать на задворках рынка. Обычно с двумя-тремя такими же алкоголиками.

Напившись, дядя Коля начинал петь песни. Ходит и поёт. Ни голоса, ни слуха у него не было; исполнительским мастерством он не обладал. Но мычал исправно. К полудню опьянение достигало той стадии, когда человека валит с ног. Дядя Коля ложился где-нибудь в теньке, если тепло, или в закутке, если холодно — и дрых до вечера. В 21–00 рынок закрывался. Дядя Коля просыпался строго за полчаса до закрытия, и снова шёл к торговкам. Теперь он помогал вешать щиты на палатки. За ту же таксу. К 21–30 у него в кармане оказывалась необходимая сумма, он покупал водку и закуску, напивался и шёл домой. С песнями. В тёплую погоду мог домой и не идти, оставшись ночевать под мостом (часть МКАД) у рынка. Но обычно полз. И так годами. Так получилось, что ежевечерний маршрут орущего песни дяди Коли проходил как раз мимо моего дома. Иногда он падал в лужу. Поздней осенью или ранней весной это создавало реальную угрозу его жизни и здоровью. Мне приходилось дядю Колю спасать, вытаскивая из лужи. Разумеется, мне это не доставляло никакого удовольствия. Не скрою: не раз получал от меня дядя Коля пинки и тумаки. О которых на следующий день забывал, и приветливо здоровался. Однажды, в очередной раз вытащив алкаша из лужи, принялся я его стыдить. Был я тогда молод, глуп и самоуверен; жизнь делилась на белое и чёрное; без оттенков. Дядя Коля, по моим тогдашним представлениям, безусловно, относился к черноте. Стал я ему рассказывать, какой он нехороший: алкоголик да пьяница. А дядя Коля, только что висевший кулем и хватавшийся за заборы и кусты, вдруг выпрямился, сверкнул глазами и абсолютно трезвым голосом выдал:

— А знаешь, я ведь на свои пью!

И ушёл. Молча; без песен. А я заткнулся. Ведь срезал меня поселковый алкаш! Он никогда в жизни не воровал. К людям не приставал; драться не лез. На водку зарабатывал честным трудом, уж как мог. А что он гробит свою жизнь — так это его жизнь. Ему её дал Господь, и папа с мамой. А я ему не брат, не сват, и указывать, как жить, не могу. Правда, кончил дядя Коля плохо: упал в сугроб и замёрз, не дойдя 10 метров до дома. Как говорил русский философ Василий Васильевич Розанов: «Жизнь — это урок для других».

Позже я узнал притчу, приписываемую нескольким древнегреческим философам, чуть ли не Диогену. Рассказывают, что мудрец увидел бездарного уличного певца и стал ему аплодировать. Друзья и почитатели, окружавшие философа, возмутились:

— Ты чего? Совсем старый стал, лишился слуха и вкуса?

На что античный мудрец ответил:

— Друзья! Это человек, безусловно, никчёмный. Он не способен к труду, иначе бы работал. Он не способен даже петь, иначе бы не фальшивил. Но смотрите! Сколько вокруг развелось ворья — ни в городе, ни на дороге проходу от них нет! А сколько мордатых охранников, которые по большому счёту тоже не делают ничего полезного; едят за чужой счёт. А этот всё-таки не идёт воровать, и не требует халявы, а честно пытается заработать кусок хлеба. Уж как может. Вот поступок, достойный уважения, и я ему аплодирую. А что в нынешние времена честный человек вызывает восхищение из-за своей редкости — так это вопрос не ко мне.