Записки белого кирасира - [44]

Без большого труда я нашел службу в финансовом учреждении, наследнике гетманской кредитной канцелярии. Но весьма быстро повторилась орловская история. Регистрация военнослужащих и мобилизация в Красную армию. На путях ловчения пришлось идти в штаб 12-й советской Красной армии, и тут я столкнулся с явлением, которое при последующем анализе привело меня к убеждению, что оно обеспечило победу красных в Гражданской войне. Штаб 12-й армии помещался в том же особняке Терещенко, в котором я работал при Гетмане. Личный состав штаба состоял из русских штабных офицеров во главе с командиром бывшим генерал-лейтенантом Семеновым и его начальником штаба генерал-лейтенантом Давыдовым. Начальники отделений оперативного и разведывательного и их помощники также были строевыми офицерами императорской армии. При первой встрече я сразу же нашел общих знакомых по Орлу и Петрограду. Большевистская прослойка была поначалу незаметна, хотя Семенов делил власть с членом Реввоенсовета Республики Покровским, а контролировал их разведывательное отделение, куда я попал, комиссар Кирильчук, довольно добродушный коммунист украинец. Меня приняли как переводчика, хотя я не знал ни украинского, ни польского, а только немецкий и французский, которые, конечно, в работе штаба не были нужны.

Все мои сослуживцы в отделении, как и я сам, принадлежали к категории, именуемой большевиками «контра», и это было тем явлением, которое дало в конце концов победу большевикам. Троцкий сумел организовать Красную армию и дать ей победу в борьбе против белых благодаря помощи кадрового офицерства. Но целиком возлагать на офицеров всю вину, может быть, и нельзя. После того, как в конце 1917-го и в начале 1918 года старая армия разошлась, офицеры вернулись к своим семьям. К лету 1918 года по всей Европейской России была установлена советская власть. Пробраться на юг или за Волгу было весьма трудно. Офицеры оказались перед тяжкой альтернативой. Брать с собой семью в своем бегстве и переходе через охраняемые рубежи почти никто не решался. По существу, приходилось оставлять семьи на произвол судьбы, с риском, что они подвергнутся преследованиям, когда большевики установят исчезновение их глав. Толчком было объявление регистрации и призыва. Мне кажется, что две трети офицерского состава остались в пределах, занятых большевиками, малодушно выжидая, как повернутся события, и по призыву пошли в Красную армию. Саботировать ее боевые операции решались, может быть, только единицы, большинство же исполняло свои обязанности. Этим я хочу сказать, что если допустить невероятное — что все офицерство сумело бы пробраться в те районы, где начиналось военное сопротивление большевикам, пополнило бы ряды белых и лишило бы большевиков помощи как специалисты военного дела, — то, может быть, к осени 19-го года белые дошли бы не только до Орла, но и до самой Москвы. У Троцкого, правда, был еще козырь в руках. Новая власть была поддержана унтер-офицерскими кадрами в армии. А нужно признать, что строевые фельдфебели, вахмистры и старшие унтер-офицеры в знании военного дела далеко превосходили офицерскую молодежь, только что спешно испеченных прапорщиков, корнетов и поручиков. По своим знаниям и опыту эти старослужащие могли с успехом заменить прежних командиров в чинах полковников и генерал-майоров. Такие унтер-офицеры, как Буденный, Тимошенко, Рокоссовский или Жуков, пройдя академию Генерального штаба, превратились в выдающихся военачальников.

Служба в армейском штабе имела для меня громадное значение. О положении на фронте советские газеты Киева упорно молчали. Служа в штабе, я был прекрасно и непрерывно ориентирован в неудачах Красной армии, которая катилась на север под ударами белых. С тогдашней беззаботностью я устно информировал о положении людей разведывательной организации «Азбука» и одного человека из тайной польской разведки. Весной 19-го года мне пришлось побывать на митинге в большом Киевском театре. Выступал Троцкий и с безграничным пафосом говорил о победном шествии мировой революции. Поводом было провозглашение в Венгрии коммунистической республики во главе с Бела Куном. Как полагается, красный трибун не считался с правдой, заявляя: «Войска нашей Красной армии широкой волной вливаются в Венгрию».

В тот второй год большевистской власти обе стороны — властители и мы, их противники. — набирались опыта. Большевики собирали информацию, расследовали прошлое каждого, а мы, противники, продолжали камуфляж, применялись к условиям и ловчили. Я забыл упомянуть, что еще в месяцы, когда Киев находился в руках украинской Рады, произошел трагический случай, мотивы которого так и остались невыясненными. Я уже упоминал, что А. В. Сливинский во время войны против Германии был начальником штаба кавалерийской дивизии, которой командовал граф Келлер, один из наших выдающихся кавалерийских начальников. Под самый конец правления гетмана Келлер в сопровождении своего адъютанта полковника Пантелеева приехал в Киев и жил у Сливинских на Левашевской улице, где в то время жили и мы. При приходе украинцев Келлер и Пантелеев переселились в другое место. В одну из ночей в декабре они возвращались домой и у памятника Богдану Хмельницкому были встречены патрулем. Из кого он состоял, так и не удалось выяснить. Тут же на месте они были расстреляны. Осталось неизвестным, что было причиной — политическая расправа или грабеж.