Записки белого кирасира - [43]

Всего через три недели после этого произошло событие, положившее конец нашему бытию на Украине. 11 ноября в Компьенском лесу во Франции немцы подписали акт о перемирии и признали свое поражение. Конец войны обусловливал очищение немцами всех занятых ими чужих территорий. Украина не была исключением, и немецкие эшелоны радостно отправлялись на родину. Незадолго до этого в правительстве Гетмана были произведены большие перемены. То был так называемый русский переворот. В частности, он выразился в смещении министра иностранных дел Дорошенко, все время проводившего так называемую щирую украинскую политику. Он и подобрал служебный персонал министерства из украинцев. Даже после его смещения это ведомство продолжало защиту украинских национальных интересов. На место Дорошенко Гетман назначил скромного тихого старичка Афанасьева, директора конторы Государственного банка в Киеве. Тот сразу начал жаловаться, что украинские служащие просто игнорируют его указания, и просил помощи у министра финансов, который командировал из нашего учреждения четырех служащих — Валуева, Крылова, Пашенного и меня, и мы составили личный секретариат Афанасьева в Министерстве иностранных дел. Так как Украина была признана только Германией, то ноты немецкому правительству писались по-немецки. Мы это и делали. Обращения к союзникам писались по-французски. Министерство иностранных дел помещалось в особняке Терещенко, на Терещенской улице, знаменитой своими каштанами. Работы, в общем, было мало, но, конечно, наш тайный кабинет вызывал большое раздражение у коренных служащих министерства, которых Афанасьев с нашей помощью мог обходить. Когда немцы стали покидать Украину, то русские военные в Киеве сделали попытку создать собственные формирования с целью защиты гетманского режима. Во главе этих формирований стал генерал Кирпичев. В эти отряды, названные дружинами, записалось несколько сот офицеров. Мы несли охрану внешнего периметра города Киева. Я делил свое время между министерством и дружиной. Мы занимали пост в конце Большой Васильковской улицы около так называемого Красного трактира. Мне с моим приятелем Сергеем де Виттом пришлось несколько раз патрулировать в этом районе фруктовых садов и огородов, но при этом мы ни разу не встретили противника — украинцев Петлюры. Конечно, благодаря дружине я редко бывал в министерстве, и это мне очень помогло, когда пришли украинцы. Насколько до самого крушения гетманского строя господствовало полное непонимание событий, можно судить по следующему.

Известный киевский банкир и делец вел с моим отцом серьезные переговоры о назначении отца управляющим большой концессией в Туркестане, которую он собирался получить от правительства в Москве. Выбор его пал на моего отца, который был управляющим Мургабским имением и, естественно, считался первым специалистом по ирригации и культуре хлопка. Киев стал для бежавших с севера своего рода ловушкой. Падение режима гетмана и замена его национальным режимом Симона Петлюры не рассматривалось непосредственной опасностью. Шовинисты сепаратисты украинцы открыто заявляли, что они ярые противники большевиков. Оптимисты среди русских уповали, что они сумеют оказать сопротивление большевикам. Поэтому, когда начался уход немцев, только лица, особенно выделявшиеся при гетмане, поспешили бежать на юг, в Одессу, Крым и Екатеринодар. Многие же легкомысленно остались в Киеве в расчете, что если и новые украинцы окажутся неприемлемы, то всегда удастся ретироваться на юг. В этом отношении они допустили серьезную ошибку. К таким оптимистам принадлежала и моя семья. Мы остались в Киеве. При Петлюре первым серьезным сигналом опасности для меня был арест членов тайного кабинета при Афанасьеве. Валуев, Крылов и Пашенный оказались за решеткой в Лукьяновской тюрьме. Мне отчаянно повезло. Поскольку я большую часть времени проводил в кирпичевской дружине, я не попадался на глаза украинским чиновникам министерства на улице Терещенко, и они обо мне в свою тайную полицию не донесли.

Громадной ошибкой, конечно, была переоценка военных сил Петлюры. Без особого сопротивления большевики в течение января и февраля 1919 года заняли всю Украину. В это время бежать на юг было невозможно, потому что поезда вообще не ходили. В феврале украинцы Петлюры без сопротивления сдали большевикам Киев. К чести украинцев нужно сказать, что перед своим уходом они выпустили из Лукьяновской тюрьмы своих политических заключенных. Это спасло моих друзей по службе в Министерстве иностранных дел Гетмана. Этот новый опыт с властью большевиков при анализе лишь много лет спустя доказывает, какими политическими младенцами мы были. Например, мы с Пашенным, не размышляя, согласились стать членами антикоммунистической организации, созданной инженером Палибиным. Правда, никакой революционной деятельностью не занялись и через две недели узнали, что Палибин был арестован и немедленно расстрелян.

Весной 1919 года весьма популярный доктор Юрий Ильич Ладыженский, ставший известным потом в Женеве после процесса Конради как организатор антибольшевистского союза, создал в Киеве Политический Красный Крест. Целью его была защита политических противников большевиков в их учреждениях. Тем временем ЧеКа, обосновавшись в богатом особняке на Екатерининской улице в Липках, начала действовать всерьез, арестовывая старожилов-киевлян и расстреливая их. Участие в этом Красном Кресте было прямым вызовом для ЧеКа. И все-таки мы по глупости, Пашенный, граф Михаил Нирод и я, пошли работать к Ладыженскому. Это продолжалось немногим более двух месяцев, и мы чудесным образом уцелели. У ЧеКа явно хромало осведомление. Я ушел из Креста из-за того, что в нем мы работали без вознаграждения, а надо было жить и для этого зарабатывать.