Записки артиста - [37]

Приступая к попытке написать короткий (на большой у меня нет права) творческий портрет великой народной артистки СССР Клавдии Николаевны Еланской, я ограничусь моими впечатлениями о ней как о личности – гениальной актрисе и женщине! На 1-й курс театрального училища им. Щепкина, которым руководил муж Клавдии Николаевны, главный режиссер Малого театра Илья Яковлевич Судаков (студентом которого я имел честь быть), всего два раза приходила для беседы с нами, юнцами, Клавдия Николаевна и покорила нас своей простотой и обаянием! Это было в 1940 году, мне было 17 лет, и я, признаюсь, влюбился в неё!

Во МХАТе я видел спектакль «Воскресение» Толстого с Еланской в главной роли Катюши Масловой! О! Как она играла… Нет!.. Не играла, а проживала и прострадала судьбу литературной героини! Свои впечатления я могу сравнить с навеки остающейся резьбой на камне. За всю свою жизнь более сильных потрясений я не испытывал! Я могу сравнить талант Клавдии Николаевны с талантами таких крупнейших актрис, как Вера Николаевна Пашенная и Симона Синьоре, Варвара Николаевна Рыжова и Софи Лорен, но первенство в этом «сравнении» отдаю Клавдии Николаевне!

Еланская не «жгучая» красавица, но она красивее всех!! Еланская была на сцене самой глубокой, самой скромной, не показной, – а тонкой, естественной и выразительной, но ее сценическая художническая акция выглядела как бы не для зрительного зала, что потрясало этот зрительный зал!!! Тембр ее неповторимого голоса заволакивал тебя и как бы уносил куда-то в незнакомый, загадочный мир!

Клавдия Николаевна была преданно-внимательной женой: она многие годы ухаживала за тяжелобольным мужем Ильей Яковлевичем Судаковым; она воспитала чудесных дочерей Иру и Катю, очень их любила и была ими горячо любима! Старшей дочери уже с нами нет. Младшая Катя работает над книгой, посвященной своей гениальной матери, что является лучшим выражением любви и преданности ей!!

Так как многословие, царствующее в обществе, является признаком отсутствия чувств, я завершаю свои короткие воспоминания, но, признаюсь, до сих пор при упоминании имени Клавдии Николаевны я каждый раз улыбаюсь и на душе становится тепло и уютно! Это значит, что чувство моей давнишней влюбленности в нее живо!!

Александр Алексеевич Остужев

Силу могучего таланта этого артиста можно представить себе хотя бы по такому факту: ему пришлось сменить свою настоящую фамилию Пожаров на Остужев. Часто возбужденные зрители разных театров России, в которых приходилось выступать Александру Алексеевичу, по окончании спектакля выражали свое восхищение игрой артиста не только аплодисментами, но и криками «Браво!». А чтобы никто из других актеров не принял ажиотаж зрителей в свой адрес, акцентировано выкрикивали фамилию любимого артиста: «По-жа-ров!» Это порой приводило к панике в зале и даже срочному вызову пожарной охраны.

Я часто наблюдал Александра Алексеевича Остужева и даже общался с ним в дни эвакуации Малого театра и его училища. Как-то над Челябинском пролетал самолет. Я стоял перед входом в театр рядом с Александром Алексеевичем. Он взял меня легонько за локоток и громко, глядя в небо, спросил: «Какая высота?» Я на глазок определил и тоже громко ответил: «Наверное, километр». Он крепче сжал мой локоть и совсем уж громко сказал с досадой: «Не верно. Не меньше трех километров!» И, сжав еще крепче локоть, ласково посмотрев мне в глаза, уже с грустинкой, но тоже очень громко и в только ему присущей манере говорить добавил: «Эх! Мне бы частицу твоей молодости!»

Остужев говорил громко сам, и ему отвечали очень громко потому, что он плохо слышал. Мало кто знал, что Остужев, общаясь с партнером, произносил свои реплики не по звуку голоса, а по смыканию его губ, а если он был на подмостках один и текст его зависел от разного рода машинерии, то – по сигналу загорающейся лампочки суфлера или взмаху его руки.

Я не могу утверждать, но мне казалось, что его слабый слух был причиной больших психологических переживаний и даже страданий. Он был замкнутым, очень скупо говорил, редко появлялся на людях и производил впечатление человека одинокого. Женат он в конце жизни не был, жил один, в свободное время увлекался токарной и слесарной работой; у него дома стояли станки, и он ими очень гордился и любил показывать. В Малом театре Остужев сыграл ролей немного, были даже неудачи. Зато в последних двух работах – в ролях Отелло и Уриеля Акосты потряс театральный мир и заслуженно занял в нем одно из самых престижных мест.

Я могу с гордостью говорить, что играл с Остужевым, и это не будет противоречить действительности. Мне, студенту, доверили бессловесную роль молящегося в спектакле «Уриель Акоста». Действие происходило в синагоге, и суть его в том, что священнослужители заставляли ученого Акосту отречься от своих прогрессивных научных открытий, противоречащих религиозным законам о положении нашей планеты в Галактике. Поддавшись натиску неучей, он отрекался от своих новаций, уходил из синагоги. За кулисами его ждала команда студентов из четырех-пяти человек, которая, по заранее срепетированному сценарию, обхватывала его крепкую фигуру, не давая вырваться из объятий. За кулисами раздавался хорошо слышимый в зрительном зале крик-вопль, напоминавший то ли рев раненого зверя, то ли стоны страдающего от мучительной боли человека, зовущего на помощь: «А-а-а-а!» Затем Остужев изо всех сил пытался вырваться из объятий молодых парней и с еще большей энергией как бы взывал о помощи: «А-а-а-а!» И тут наконец-то наступало освобождение. Вспотевший, он влетал на сцену, пугая бешеным темпераментом уже торжествовавших было победу над ним священнослужителей, а вместе с ними и зрителей, и на весь театр, еще сильнее прежнего гремел: «А-а-а!»; и чуть обмякший, счастливый, добавлял: «А все-таки она вертится!» – и изможденный падал на колени, а затем всем телом на пол…