Записки арбатской старухи - [8]

После войны папа много болел: у него был сначала инфаркт, потом инсульт. Внутриполитические тенденции в нашей послевоенной жизни, инициированные Сталиным, больно отзывались на нем и на тех, кто участвовал в создании научных и культурных ценностей, защищал родину во время войны. Папа всегда отказывался обсуждать со мной эти вопросы. Думаю, что не потому, что боялся, просто из гордости не хотел жаловаться на судьбу.

Оставшись один, папа пригласил к себе медсестру, которая работала с ним в госпитале, и женился на ней. Она преданно за ним ухаживала до конца его жизни. Папа скончался 22 мая 1964 г., не дожив 10 дней до своего 70-летия. Он умер во время несложной операции по удалению желчного пузыря — сердце не выдержало. Похоронен на кладбище в Никольском. Я не была на его похоронах, т. к. находилась в экспедиции и узнала о его кончине месяц спустя.

Бабушка Маня дожила до 99 лет на попечении младшего сына Ефима. Остальные папины родственники — его двоюродные братья с семьями, жившие в Харькове, погибли в холокосте во время войны. У меня никого не осталось из родственников с папиной стороны.

Моя няня

Моя няня Пая приняла меня на руки у входа родильного дома и с той минуты она стала самым близким для меня человеком, с которым прошло мое детство. Разлучила нас ее смерть от рака. Пая рано ушла из жизни в 54 года, и до сих пор я чувствую, как не хватало мне в жизни ее присутствия, участия и совета, а главное — ее любви. У Паи была непростая и несчастливая судьба, которую ломали войны и революции. Но она сохранила способность сострадать и любить.

Пая — это детское прозвище, которое я дала ей, как только научилась говорить и не умела произносить многих букв алфавита. Ее звали на самом деле Прасковья Васильевна Софронова. Она родилась в 1892 г. (на 10 лет старше мамы) в бедной крестьянской семье Старицкого уезда. Семья осталась без кормильца, и Паю девочкой забрали богатые родственники — старицкие купцы Арбузовы. Купеческая семья была большая, разветвленная; один из ее представителей стал священнослужителем и был назначен полковым священником в военную часть, размещенную в Гельсингфорсе. Пая уехала с семьей священника в Финляндию, где была на положении воспитанницы. Ее одевали, как барышню, она умела носить корсет и не выходила из дома без шляпки и перчаток. В школе научилась грамоте и помогала матушке воспитывать детей и покупать провизию, выучив начатки финского языка. Пая вспоминала Финляндию, как самую счастливую полосу своей жизни. Когда она повзрослела, нашелся ей жених из солдат, и они планировали пожениться, когда он отслужит свой срок. Но началась первая мировая война, жених ушел на фронт, сначала они переписывались, потом потеряли друг друга.

Священник увез свою семью в Ревель и после революции эмигрировал. Пая переехала в Москву к его сестре Маше Арбузовой, которая к тому времени вышла замуж на богатого купца Епанечникова, тоже старицких корней. Сергей Григорьевич Епанечников имел в Москве мебельную мастерскую и магазин на 2-й Тверской-Ямской около собора Александра Невского. Семья жила в двухэтажном доме, где Пая стала экономкой.

После революции Епанечниковы лишились всего состояния. За домом, в сарае, хозяин, будучи хорошим мастером-краснодеревщиком, устроил мебельную мастерскую: жить как-то можно было, особенно в период НЭПа. Но власть не дремала и требовала «уплотнения» населения домов. Хитрый Епанечников решил «самоуплотниться» и пригласил к себе в дом жить двух студенток-медичек из хороших семей, знакомых по Старице. Так в этом доме появились две Шуры — Шура Шахаева и Шура Стриганова, моя мама. Девочки подружились с семьей Епанечниковых и прожили вместе несколько лет. А потом дом определили к сносу. В это время Епанечниковы и Пая получили от государства по комнате в коммуналках в том же районе. Шура Стриганова, которая одновременно училась и работала, получила комнату в коммунальной квартире в Крестовоздвиженском переулке (сразу за Арбатской площадью, направо). А Шура Шахаева уехала к родителям в Старицу.

Когда моя мама вышла замуж, она пригласила Паю жить вместе и вести хозяйство. Пая согласилась, и с тех пор стала членом нашей семьи. Был, правда, период, когда мы временно расстались с ней. На улице Пая неожиданно встретила своего бывшего жениха. Он стал инженером, женился, имел двоих детей, жил в Ленинграде. Встреча взволновала обоих. Его брак был неудачен и тяготил его, поэтому он предложил Пае соединить судьбы и начать жизнь сначала. Но Пая отказалась строить свою жизнь на чужом горе, так она вслух сказала.

Мне в то время уже было 5 лет. Пая стала тяготиться своим положением няни, зависимым от «хозяев», считая, что это мешает ей устроить свою собственную судьбу. На семейном совете было решено отпустить Паю, и нанять домработницу. Папа устроил Паю нянечкой в институт Склифосовского, в хирургическое отделение. Пая вскоре закончила курсы медсестер и стала помогать в приемном покое, как медсестра. Она часто навещала нас и рассказывала мне о разных случаях из своей практики. Через полтора года она решила вернуться к нам. Что было истинной причиной этому — не знаю. За это время у нас сменилось две домработницы, и вторая меня очень донимала. Пая сказала, что не может видеть меня такой замарашкой и вернулась к нам к моей несказанной радости и счастью родителей. Однако Пая соблюдала некоторую автономность. Она уезжала ночевать к себе домой и рано утром приходила к нам. Вечерами в своей комнате она читала классику и кое-что рассказывала мне. Именно от нее я узнала историю Анны Карениной, естественно с необходимыми купюрами для моего возраста.