Запечатанное письмо - [41]

— Фидо! Что это за таинственность? — Заглянувшая в окно кеба Хелен в ярко-розовом шелковом платье была изумительно хороша.

— Ты поднимешься внутрь? Мне нужно сообщить тебе кое-что очень важное.

Подождав, когда подруга усядется рядом, она пересказала ей содержание письма Андерсона. Хелен закрыла глаза и откинула голову на залосненную спинку сиденья. Фидо взяла ее за плечи и прижала к себе. Из груди Хелен вырвался мучительный стон. Фидо открыла флакон с нюхательной солью и поднесла к точеному носику подруги; от резкого запаха Хелен пришла в себя.

— О, бедняжка моя! — воскликнула Фидо. — Если бы я могла придумать более щадящий способ…

Хелен посмотрела на нее, как испуганный олененок.

Фидо поколебалась мгновение.

— Но в его письме есть зерно истины, и я надеюсь, что со временем ты поймешь это: этот ужасный удар пойдет тебе на пользу.

Хелен с такой силой откинулась назад, что ударилась плечом о раму окошка.

— Как ты смеешь!

Фидо продолжала мягко уговаривать ее:

— Андерсон поступил жестоко, это правда, но благоразумно. Какие бы надежды ты ни питала, но подумай, что могла тебе дать связь с этим человеком?

Женщина мрачно ответила сквозь стиснутые зубы:

— Она поддерживала во мне жизнь.

— Но отравляла твое отношение к мужу, к детям, к самой себе! — увещевала Фидо. — А так все кончено одним решительным рывком, и ты спасена.

— Спасена? — Хелен бросила на подругу гневный взгляд.

Фидо, заикаясь, продолжала:

— Это мой… Я не стала бы так говорить, если бы не считала это моим долгом…

— К черту твой долг! — низким и хриплым, почти мужским голосом отвергла ее доводы Хелен. — Ты мой духовник или друг? Мне не нужны твои проповеди, тем более сейчас!

— Дорогая моя, я думаю только о твоем благополучии. О твоей…

— О чем? О моей душе или о моей репутации? — язвительно спросила Хелен.

— И о том и о другом, а главное — о тебе самой!

Обе удрученно умолкли. Фидо, не надеясь уже обратить гнев Хелен на заслуживающий его объект, нерешительно сказала:

— Чего я не могу простить Андерсону, так это трусости! Он, как крыса, сбежал в Шотландию и сделал предложение своей кузине всего два дня спустя после вашего последнего свидания!

— Какие там два дня, — прошептала Хелен, и Фидо едва услышала ее. — Спустя два года.

Она пораженно посмотрела на подругу:

— Прости, что ты сказала?

Хелен не отрывала взгляда от своей руки, комкающей юбку.

— Неужели меня так легко забыть?

— Что ты сказала насчет двух лет?

Наконец Хелен подняла на нее раздраженный взгляд.

— Что?

— Ты сказала: два года. Не хочешь же ты сказать… — Фидо глубоко вдохнула душный, горячий воздух, стараясь овладеть собой. — Я поняла так, что ты и Андерсон… Что только две недели назад это дело дошло до… до такой стадии… — Она мысленно проклинала свой скованный язык: почему, имея за плечами прекрасное образование, она с таким трудом подбирает слова! — Что он овладел тобой на моем диване всего две недели назад! — От волнения она почти кричит.

Хелен рассматривала свои ладони, будто читала на них линии жизни.

«Что она скажет мне? — гадает Фидо. — Что она оговорилась, а хотела сказать, что Андерсон добивался ее последние два года, не смея приблизиться, как средневековый трубадур? Что до тех пор, пока не последовал за ней в Англию, он не смел даже заговорить об этом, не смел просить ни о малейшей любезности? Но я этому не поверю!»

— Я имела в виду две недели. Конечно, именно две недели, — повторила Хелен. — Я сама не знаю, что говорю.

— Ну а я думаю, что ты и хотела сказать: два года, — заключила Фидо, едва ворочая отяжелевшим языком.

Следовательно, в тот день, в ее гостиной, те ужасные звуки за дверью вовсе не означали начало их связи. До какой же степени Фидо не разбирается в отношениях мужчины и женщины! Она, глупая, наивная простушка, достаточно поздно вступила в эту игру и наверняка была объектом для их насмешек.

— Две недели или два года, — пробормотала Хелен. — Какая разница?

— Ступай прочь! — Фидо перегнулась и рывком распахнула дверцу.

Глава 5 НАДЗОР (слежка за подозреваемым или содержание осужденного под стражей)

Коль скоро тревоги внешнего мира проникают в дом, а муж или жена позволяют противоречивому, неизвестному, недоброму или даже враждебному обществу переступать порог, дом перестает быть таковым; тогда он является лишь частью этого внешнего мира, которому вы даете крышу и для которого зажигаете огонь.

Джон Рёскин.[49]

Сезам и лилии (1865)

«В тридцать пять ставший капитаном и „героем Трафальгара“, в пятьдесят семь лет получив звание контр-адмирала, сэр Эдвард Кодрингтон высочайшим указом был назначен главнокомандующим средиземноморской флотилией на флагманский корабль „Азия“».

Сидя в своем кабинете, Гарри, с трудом выпрямив спину, перечитал последнее предложение и снова взялся за перо. Его сестра Джейн, не оставляющая работы над мемуарами об их покойном отце, постоянно просит брата записать все, что ему известно о его морской службе, и вот он наконец-то, чтобы отвлечься от горьких размышлений, трудится над воспоминаниями. В будущем году Гарри тоже исполнится пятьдесят семь, вице-адмирал на один ранг выше контр-адмирала, поэтому постороннему взгляду может показаться, что его карьера развивалась стремительнее, чем карьера отца, но дело в том, что благодарная нация до сих пор помнит сэра Эдварда Кодрингтона, а его сын никаких геройских подвигов не совершил.