Запечатанное письмо - [37]

Миссис Уотсон ждала, когда он выплачется.

Наконец он хрипло откашлялся.

— Каким же идиотом я был! — простонал он сквозь мокрые пальцы.

— Ни в коем случае! Вы были лучшим из мужей. — У нее мягкий и ласковый, материнский голос. — Мы считали вас мучеником, верно, преподобный?

— Верно, — подтвердил тот.

Гарри вытер лицо носовым платком.

— Что ж, — сказал он, складывая его. — Теперь я уже не мученик.

— Да, — согласилась миссис Уотсон. — Всякому терпению приходит конец. Ради малышек…

При мысли о Нэн и Нелл он едва удержался от слез.

— Не говоря уже о вас самом. Ради веры и… и приличия ради, — продолжила она, — вы должны доказать ее вину.

— Или невиновность, — возразил он. — Все-таки, возможно…

— Да-да, разумеется. Необходимо все выяснить, вот что я хотела сказать, — уверила она. — Собрать сведения.

— Но как… — Гарри осекся. — Все это так пошло, так гадко!

— Вот поэтому будет лучше, если расследование с самого начала доверить профессионалу, верно, преподобный?

— О да, дорогая, конечно.

— Чтобы человек вашего благородного склада не касался постыдных подробностей.

— Вы говорите, профессионалу? — тупо переспросил он.

— Почему бы вам не позволить нам выступить в роли добрых самаритян… не предоставить это нам? — предложила миссис Уотсон, бережно похлопывая его по руке.

Глава 4 ENGAGEMENT (англ.: обручение, помолвка; наем работника; столкновение противников)

Легкомысленная молодая леди и умная серьезная женщина суть близнецы, рожденные в один день и вскормленные одним молоком, но одна любит одеваться ярко и броско, а другая — просто и скромно; одна борется за право женщины быть беспечной и вульгарной, а другая — за свое право быть самостоятельной и эмансипированной.

Элиза Линн Линтон[44]// Современная английская женщина. № 11.

Лондонское обозрение (1860. 15 декабря)

— Можно сделать так, чтобы эта птица замолчала? — в тот же самый день спросила Фидо, сидя в гостиной на Экклестон-сквер.

— Да-да, конечно, — ответила Хелен и набросила на большую клетку с серебряными кормушками бенгальскую шаль.

Попугай перестал верещать и что-то недовольно пробормотал в темноте.

Фидо перевела взгляд на аквариум с рыбками, на часы с перламутровой инкрустацией, на ковер изумрудных и алых красок. Она смотрела куда угодно, только не на Хелен. Фидо сердилась из-за того, что чувствовала себя так неловко, хотя не она поймана на лжи. Преодолев замешательство, она наконец возмущенно сказала:

— Вчера вечером, когда мне принесли эту телеграмму — больше чем через час после твоего ухода, — я совершенно растерялась… просто не знала, что делать.

Хелен кивнула, не поднимая головы.

— Поскольку она была адресована тебе, первым моим побуждением было переправить ее сюда. Но потом я подумала: а кто знал, что днем ты была у меня? Только… Андерсон. — Она произнесла его имя шепотом. — Поэтому я не могла возвратить назад срочную телеграмму от твоего мужа, ведь она могла попасть к нему в руки! Тогда я решила, что будет разумнее самой ознакомиться с ее содержанием.

— Да-да, я понимаю, — пробормотала Хелен.

— Сначала я решила, что ты разминулась с телеграммой, — объяснила Фидо, и ее тон становился все жестче. — Что Гарри отправил ее раньше, чем ты вернулась к обеду, и что по каким-то причинам ее принесли с опозданием. Но по моему личному опыту, лондонский телеграф абсолютно надежен. — В отличие от мальтийской почты, вдруг подумалось ей. — В результате я сделала единственно правильный вывод: ты уехала от меня не домой, а в какое-то другое место. У тебя заболела дочь, но я никак не могла сообщить тебе об этом, поскольку не знала, где ты находишься, хотя очень хорошо представляла с кем.

— О, carina! — умоляла Хелен. — Вряд ли стоит усугублять мое и без того угнетенное состояние. Какое наказание может быть ужаснее страха потерять ребенка!

Фидо встревожилась.

— А разве доктор не сказал…

— А что знают эти доктора! — презрительно воскликнула Хелен. — Ты представляешь, как долго тянется ночь, когда мать сидит у постели дочери, не приходящей в сознание, и с тревогой прислушивается к ее тяжелому дыханию! Не переставая проклинать себя и понимая, что если она не доживет до утра, то это будет ее… моя вина?

— Ну, будет, успокойся…

— Да, я отправилась с ним покататься, с человеком, чье сердце я собираюсь разбить, — зарыдала Хелен. — Я всего лишь слабая женщина. Мне было жаль и его, и… и себя. И из-за этой часовой прогулки в теплый вечер мстительное провидение покарало мое дитя.

Фидо раздраженно вздохнула. Так уж и покарало!

— Возьми себя в руки, — сказала она. — Жар скоро спадет, разве доктор не сказал тебе? И через несколько дней Нелл будет совершенно здорова.

Спрятав лицо в носовой платок, Хелен безутешно покачала головой.

— Я не считаю тебя виноватой в опасной болезни твоей дочери. Но меня, безусловно, возмущает, что ты поставила меня в столь неловкое положение, ввела в заблуждение, сказала неправду, — напрямик заявила Фидо.

В ответ — молчание.

— Ты говоришь, Хелен, что надеешься на меня, говоришь, что можешь доверять только мне одной, а затем пускаешься в эти нелепые объяснения, чтобы запутать меня! — Она понижает голос до шепота. — Ты что, принимаешь меня за дурочку? Говоришь, что спешишь вернуться домой к обеду, а сама украдкой встречаешься со своим… — Она не хотела произносить имя полковника. — Ты продолжаешь уверять меня, что порвешь с ним, но твое поведение заставляет предполагать совсем другое — что ты планируешь поддерживать с ним отношения до позорного конца.