Запах серы - [80]

С рассветом мы вновь были на месте крушения. То, чего мы опасались больше всего, произошло: колеса грузовиков полностью засосало, и они теперь лежали на брюхе. Мы лихорадочно взялись за работу. Даже жгучий полуденный зной не выгнал нас из соляного болота… Полностью разгрузив машины, мы перетащили вручную на твердь все ящики и 200-литровые бочки с горючим для автомобилей и вертолета. Затем начали бешено обкапывать колеса плененных «транспортных средств». Увы, вязкая жижа наползала почти с той же скоростью, с какой мы ее отбрасывали, — сизифов труд! Все решала скорость. Надо было успеть подложить под колеса куски толя — единственная надежда вызволить машины. Лопаты мелькали в воздухе, как лопасти пропеллера, но соленая жижа упрямо заполняла выемки. Помимо этого она налипала на лопаты, отчего работать было уже совсем невыносимо. Отчаянное чувство собственного бессилия вливалось в нас, подобно жиже.

В конце концов удалось все же вызволить один «лендровер», потом другой. Затем, прицепив к этим двум мощным «тяглам» длинные стальные тросы и веревки, мы начали вытаскивать на твердь засевший не столь глубоко грузовик. Нетерпеливость (мы не стали обкапывать левое колесо, понадеявшись, что подсунутых под остальные три колеса кусков толя будет довольно) обернулась потерей времени и сил. Трос натянулся, отчаянно зазвенел и лопнул. Стальной хлыст со свистом прорезал воздух, чудом никого не задев. Все надо было начинать сначала, в том числе и подкапываться под полностью ушедшее в соляную жижу левое колесо.

К вечеру выручили первый грузовик, а к полуночи — второй. Мы настолько выбились из сил, что не могли даже радоваться, зато эфиопские шоферы и помощники прыгали так, словно их любимая команда забила гол. Они не могли разделить с нами интереса к плитотектонике или вулканологии, равно как и другим странным для них занятиям, но они любили технику, машины и были преисполнены дружеских чувств к нам. Поэтому победу в изнурительной битве с рассолом посреди пустыни они восприняли как спортивное достижение. Они работали не за страх, а за совесть и теперь доказали всем, и себе в том числе, что люди сильнее зыбучих песков!

Два дня спустя, накачав 600 литров пресной воды из артезианской скважины у далолского рудника, мы тщательно промыли днища и моторы машин, после чего покинули наконец лагерь в Ас-Але и взяли курс на юг. За 3 недели соляная долина успела несколько приесться, и мы были почти счастливы перемене, хотя песчаные барханы и лавовые поля, куда мы направлялись, вряд ли окажутся более гостеприимными — колеса вязнут там столь же часто… И все-таки какая-то жалость оставалась на дне души — вот, больше никогда не доведется здесь побывать. Это чувство накатывало на меня, когда я оказывался в безбрежной пустыне, парадоксально напоминавшей полярную льдину, один среди безмолвия, нарушаемого лишь воем ветра. Никогда мне не шагать больше по этому морю каменной соли, окаймленному сумрачными горами с позолоченными заходящим солнцем вершинами.

Наш отъезд превратился в веселую феерию: десяток машин, развернувшись фронтом, со скоростью 80 километров в час мчались по искристому соляному покрытию. Мы не знали, что, едва кончится эта ровная благодать, скорость упадет в 8— 10 раз и мы будем двигаться не быстрее пешехода.

Вдали показались копи царицы Савской. Сложенные из соляных блоков хижины рабочих, дрожавшие в дневном мареве, мнились какими-то сказочными крепостями. Солнце клонилось к Эфиопскому нагорью. Последние дневные караваны, растянувшиеся по долине, выглядели пунктирными черточками в красновато-желтой дымке.

В рассольной жиже остался один осел; он стоял, низко опустив голову, словно вглядываясь грустными очами в собственное отражение. Караванщики бросают животных, не способных больше нести груз, на произвол судьбы, и те понуро стоят часами, а высоко в небе над ними уже ходят черными кругами десятки коршунов. Наутро от обреченного животного остается лишь голый скелет.

Бивуаки и работа

На ночь мы разбили лагерь у кромки лавового поля на светлом слежавшемся песке. В сезон дождей его наносят потоки, с шумом низвергающиеся с отвесного нагорья, что начинается километрах в тридцати от базальтовых полей. Каждый год бешеные ручьи все больше углубляют ложе. Вырываясь на простор долины, они замирают, и крупная галька ложится в русло новым слоем. Чем дальше, тем камни становятся мельче, и наконец остается лишь песок и глина. В месте, где разбили палатки, кое-где проглядывали пучки жесткой травы и даже низкие темно-зеленые кустарники, похожие на можжевельник.

На следующий день мы продвинулись еще на 40 километров. Дорога шла вдоль черно-серого лавового поля, слева рядком выстроились вулканы. Мы мысленно поблагодарили дорожников за такую близость к объекту исследований: за образцами не надо было далеко ходить. Чтобы составить представление об истории любого вулканического района, требуется знать, из каких пород он сложился, в каком порядке следуют слои и каковы их относительные пропорции.

В Афаре мы попали, что называется, на голое место. Поначалу перед нами была лишь карта, лишенная геологической информации. Это одновременно и удручало, поскольку для заполнения пустоты предстояло проделать огромный объем работы, и возбуждало, ибо мы стояли в преддверии открытий. Вот одна за другой на карте появляются определяющие точки, потом они соединяются линиями. Линий становится все больше, а пространство разграничивается: линии контакта, линии разломов, линии выхода пород. Каждый вечер по возвращении в лагерь мы наносили на карту дневные наблюдения, и неделя за неделей геологический портрет района приобретал все более зримые очертания.