Запах серы - [7]

Так называемые компетентные лица не только выбросили в корзину проект обсерватории, но и лишили меня в итоге работы. Напуганное окриком всесильного управителя национальных парков, начальство приказало мне прекратить «ребячество» (вулканологию!) и вернуться к вещам серьезным, то есть к ветхозаветной геологии. Я подал в отставку. В тот момент я чувствовал себя одиноким и совершенно безоружным. Почти все геологи относились к явлению вулканизма с безразличием, а большинство геофизиков — с презрением. Из крупных довоенных европейских вулканологов многих уже не было в живых, другие состарились или потеряли авторитет; их совещания напоминали пародию; вулканология топталась на месте, иссушая себя в академических спорах о данных десяти-пятнадцатилетней давности. Было отчего прийти в отчаяние…

В последующие 10 лет мне не раз говорили: «Бросьте это, нашла коса на камень», но я лишь утверждался в своей решимости доказать значение вулканологии. В этой длительной борьбе я пользовался незаметной, спокойной и эффективной поддержкой профессора Ивана де Манье. Пятью годами раньше, когда я заканчивал Льежский горный институт, он преподавал нам геофизику и основы горнорудной разведки, а потом предложил мне место ассистента в своей брюссельской лаборатории. Именно он побудил меня после войны поехать в Африку. А после «вулканологического бунта» он был единственным геологом с именем, поддержавшим меня в деле, казавшемся многим в 1948–1958 годах инфантильной борьбой одиночки за какую-то бессмысленную идею. Не прояви он ко мне доверия, я, возможно, разуверился бы в самом себе и уже наверняка — в научной значимости моих целей. На протяжении всех этих невеселых лет его дружеское отношение придавало мне силы в самые сложные моменты.

Тайная вылазка

Итак, будучи изгнан из национального парка, посреди которого высится Ньирагонго, я остался без средств. Между тем вулканологические экспедиции стоят недешево, вот почему мне пришлось 5 лет дожидаться новой поездки на этот несравненный вулкан, воспоминания о котором бередили душу.

К сожалению, второе вторжение в сказочный кратер не позволило мне — из-за нехватки средств — ни опуститься ниже, чем пятью годами раньше, ни провести настоящие научные наблюдения. Зато, не считая несколько извращенного удовольствия от нарушения запрета, оно доставило радость, испытать которую можно, только сойдя с торной тропы. Правда, тогда только одна тропа и вела к вершине вулкана. Но по ней мы пойти не могли, так как она была под наблюдением парковых сторожей. Проблема разрешилась, когда с маленького самолета Адриана мы разглядели еще одну сеть слоновьих троп. По ней можно было, избегая охраняемые проходы, пробраться через густые джунгли, покрывавшие нижнюю часть горы.

Мы приняли все меры предосторожности: я сделал вид, что переехал границу и отправился в соседнюю Руанду, усыпив тем самым бдительность полиции национального парка, следившей за мной с момента приезда, а около полуночи пересек границу в обратном направлении. Друзья уже собрали носильщиков в отмеченной нами с самолета точке у начала слоновьей тропы. Ночью же мы взобрались на гору.

Утром погода была скверная: мелкий дождь и туман. Никакой игры оттенков зеленого цвета, обычно наблюдаемой с вулканических вершин. Да и с вершинного гребня смотреть было не на что: кратер был забит дымом. Несмотря на это, мы решили опуститься в него. Нас было немало, так как пятеро друзей супругов Мунк настояли на участии в походе. Двое из них — Тормоз и Дерю были неплохими скалолазами (Тормоз долгие годы был горным проводником), но все остальные оказались дебютантами. Примерно на середине стенки я поручил Тормозу страховать остальных, а сам решил в одиночку добраться до платформы и поскорее оказаться у колодца. К этому меня побудило опасение, что плохая погода может заставить нас вернуться не солоно хлебавши. Я ступил на террасу, а через несколько мгновений туман сгустился настолько, что целые сутки ко мне никто не мог присоединиться. Я провел не очень уютную ночь в кратере, но остальным повезло еще меньше: они застряли на узеньком карнизе и долго потом вспоминали пронизывающую сырость.

Несколько раз за эту нескончаемую ночь я пытался хоть чуточку вздремнуть и согреться, укладываясь на трещинах, откуда выходил пар. Но всякий раз несколько минут спустя струйка ледяной воды из сконденсировавшихся испарений фумаролы будила меня. Тогда я вставал и принимался расхаживать взад и вперед, чтобы немного согреться. Но в плотном тумане ходить можно было очень медленно, так как отсвет не указывал направления огненного колодца, а на скальной платформе невозможно было определить, близок ты или далек от бездны…

Просвет в облаках открыл кусочек усыпанного звездами неба и совсем близко — красноватое свечение вулкана. Лежа на животе и высунув голову, я обнаружил, насколько такое место может быть прекрасно ночью. Разумеется, впечатляло само озеро расплава. Но чего я никогда раньше не видел и чем я четверть века спустя все никак не могу пресытиться, это зрелище вертикальных стенок, залитых светом рдеющего жидкого пламени. Я впитывал взглядом и, можно сказать, всей кожей странное очарование, струившееся от этой колоссальной стены; ее гранатово-пурпурные блики и черные тени чуть заметно играли в зависимости от движения волн 200 метрами ниже.