Запах гари - [25]

— Что-то не похоже на Мурдякова! Вроде он и без всяких ран раньше ерунду всякую не нёс!

— Похоже, не похоже, психолог мне нашёлся. Да выйди, чё ты как маленький — в прятки будем играть с тобой! На перегонки ещё давай побегаем, как дети.

Сержант немного выдвинулся из-за ствола, опустив пистолет, и колючим взглядом упёрся в Савельева. Тот сделал пару коротких шагов и остановился, ствол автомата хищно приподнялся было в его руке, но тотчас снова опустился.

— Я ни в прятки, ни в перегонки с Мурдяковым больше не играю, — сухо бросил сержант. — И пошел он со своими извинениями! Вроде я его не знаю — извинения он просит только перед очередной подлостью.

— Да ну, брось… — пробормотал Савельев, зыркнул в сторону, пытаясь определить, где его люди, и судорожно перехватил автомат поудобнее.

Сержант заметил это, зло, не отрываясь, глядя на оружие Савельева. Рука его, в которой он держал пистолет, тоже мимовольно приподнялась. Савельев, восприняв это как угрозу, и, уразумев, что ждать больше нечего и разговорами делу не поможешь, вскинул автомат и дал очередь. Сержант отпрянул за дерево, вскрикнув и схватившись за руку. Савельев выдал ещё короткую очередь. Заскочив за ель, он негромко выругался, злясь, что обтяпать все гладко не вышло, и теперь придется воевать, с риском получить пулю в лоб. Он снова поискал глазами своих, и заметил неподалеку от себя движение.

Он махнул рукой, показывая: обходи со стороны, какого чёрта ты стоишь, как пень, словно подчинённый мог его видеть.

— Давай же, чего встал! — рявкнул он во весь голос, уже не скрываясь. В зарослях зашевелились, и тотчас ударил автомат.

Лейтенант, придерживаясь за рану в левой руке и пошатываясь от слабости, подался в заросли. Савельев, с жаждой крови в глазах, ощерив зубы, побежал вослед ему, на ходу выпустив всё, что оставалось в магазине.

Лейтенант упал, и Савельев сжал в вожделенном восторге кулак, физиономия его пылала. Но тотчас он сосредоточился, ведь ещё ничего неизвестно и надо быть начеку.

Но сержант не подымался, лишь только стон его донёсся до ушей Савельева. Тот медленно, подсоединив запасной магазин и передёрнув затвор, шёл в сторону врага.

Пуля попала сержанту в бок, и он лежал лицом вниз, пытаясь рукой остановить кровь. Немного развернувшись, с трудом, словно через плотный туман разглядев Савельева, он бессильно поднял руку с пистолетом, зная, что вряд ли хватит сил направить оружие точно.

— Не дури, сержант! — прохрипел Савельев, отшатнувшись в сторону зарослей. — Брось оружие, и останешься жив! Сейчас, перевязку сделаем, в больницу отвезем… Жить — то, небось, хочешь, а? Конечно, кто ж не хочет! Во, молодец!

Рука сержанта бессильно упала в траву. Савельев подскочил мигом, на полусогнутых, наклонился и вырвал пистолет, отбросив его в сторону.

— Жить ты хочешь!.. — заорал он изменившимся голосом, и глаза его сверкнули животной злобой. — Мы ведь тоже хотим! И тут выбирать приходится — или ты, или мы. Какого ты предателем стал, а?

— Это ты предатель, — слабо проговорил сержант.

— Я предатель? — захлебнулся возмущением Савельев. — И кого ж я предал? Хотелось бы услышать!

— Нормальных людей. А перед такими, как Мурдяков и Бардаганов, ползаешь.

— А как жить, ты мне не подскажешь, если не ползать, если ты такой умник?

— Честно жить, а не подло.

— Все вокруг так живут, а ты по-другому захотел! Так мир устроен, так всё устроено!

— Такой мир долго не протянет. И ты вместе с ним…

— На наш век хватит!

Он орал ещё матом, потом поднял автомат и прикладом ударил сержанту в переносицу, из которой тотчас хлынула кровь. Сержант слабо вскрикнул, бессильно подняв окровавленную руку к лицу. Савельев, прикипев вожделенным взглядом к открывшейся ране на боку, словно желая, как вампир, напиться крови, перескочил поудобнее и ударил туда прикладом.

— Почувствуй, сволота, как это — своих предавать! Я-то думал, что ты человек, а ты мразь! И откуда это берётся только у людей?

Он бил ещё по ногам, стараясь попасть по коленной чашечке, и лишь когда подошли двое его людей, остановился, тяжело дыша. Победоносно глянув на подчиненных, он тотчас наорал на них, лицо его пылало ненавистью.

— Где вы ходите! Я один должен воевать с выродками!

Он перевёл предохранитель на одиночный, и, выбрав положение, чтобы наверняка, злобно ухмыляясь и смакуя безнаказанность, выстрелил сержанту в голову.

17

Очнувшись, Бардаганов увидел белый, как свежевыпавший снег, потолок и стойку капельницы у кровати. На запястьях его были манжеты, от которых к каким-то приборам шли разноцветные провода; провода отходили и от головы. Голова болела, во всем теле он чувствовал слабость, дышать было тяжело. Он глубоко вздохнул, чтобы выяснить, может ли он по-человечески дышать, и почувствовал в груди острую боль. Назло ей он вздохнул еще раз и закашлялся; боль слегка притупилась.

Вспомнив, что произошло, он стал было закипать лютым гневом, но тотчас постарался взять себя в руки. Ему надо побыстрее выздоравливать, чтобы отомстить тому наглому борзописцу, а заодно и своей благоверной. С нею надо что-то решать, подумал он, не откладывая в долгий ящик. Эта стерва стояла ему поперек горла, как наглые конкуренты в бизнесе. Бросить ей, как собаке объедки, немного денег, и отправить к чертям, а самому сосредоточиться на буровой. Из месторождения надо выкачать всё, что есть, взять по-максимуму, а там — трава не расти. Начинать с нуля он уже не хотел — слишком много сил и нервов потратил он, чтобы снова в штыковой атаке выбивать из жизни эти проклятые, и в то же время благословенные деньги. Он намеревался отдохнуть — острова с белым песочком на пляжах, тёплое море, выпивка и девочки. Сколько можно, в конце концов.